Тут и Джозеф Маккарти, и комиссия по расследованию, вынуждавшая американцев доносить на своих друзей, и черные списки, и тюрьмы для Ринга Ларднера-младшего и всех тех, кто был вместе с ним. Да, это были черные дни, но положение меняется. Парни вроде Артура Миллера не боятся теперь давать сдачи и выходят из драки победителями. И все-таки в Америке писатель все еще свободен в выборе темы.

В. Однажды вы провели эксперимент, основав (по-видимому, на гонорар от романа «Отсюда в вечность») уединенную писательскую колонию в Маршалле, штат Иллинойс. Чего вы хотели тем самым добиться?

О. Это была одна из моих тогдашних выдумок. Я всегда мечтал о колонии, но я был против всякой изоляции. Просто я думал, что если людям, которые хотят писать, будет где жить и что есть, то они непременно начнут писать. Я хотел, так сказать, преодолеть экономический фактор. Но затея лопнула, и я изрядно-таки поистратился. Думаю, что все мы в общем и целом представляем людей лучшими, чем они есть на самом деле. Все те ребята, что жили в колонии на всем готовом, чертовски хотели писать, но у них ничего не получалось. Наверное, просто невозможно зазвать к себе какого-нибудь Джо прямо с улицы и сделать из него писателя, заставляя подражать великим книгам. А кроме того, если ты еще молод—лет 25 или около этого еще не достаточно, чтобы на всю жизнь становиться писателем. И потом, они были не очень-то усидчивы, быть писателем — значит работать. Талант, конечно, стоит на первом плане, но без работы никакой талант не помогает. И все-таки кое-что вышло из этого предприятия: было написано три хороших романа, а двое вскоре выпустили еще по одной книге...

В. Кто оказал особое воздействие на ваше творчество?

О. Я думаю, что, говоря о себе, я могу делать заключения и о всем моем поколении. Наши учителя—Фолкнер, Хемингуэй, Фицджеральд, Дос Пассос, Стейнбек. Из писателей XIX века— Джеймс, Готорн, Торо, Эмерсон. Ведь вам же не нужен полный список, верно? Ну и, конечно же, Джойс, а также более опосредованно и глубоко Стендаль и, кроме того, Достоевский. Было очень много разговоров о влиянии, которое оказал на меня Томас Вулф, потому что я однажды обмолвился, что решил сделаться писателем, именно прочитав его книги. Меня обвиняли в том, что я унаследовал все пороки прозы Вулфа (если называть их пороками), а именно неупорядоченность материала, расхлябанность стиля и многое другое. С этим я не согласен. Вулф в самом деле подтолкнул меня к занятиям литературой, и я против вошедших сейчас в моду попыток развенчать Вулфа. Для меня Вулф—великий писатель, но я очень во многом отошел от его идей и стиля и придерживаюсь сейчас совершенно иной точки зрения на проблемы композиции романа...

В. Вы автор широко известных «военных романов» «Отсюда в вечность» и «Тонкая красная черточка». Считаете ли вы себя пацифистом?

О. Пожалуй, да. Видите ли, с годами я привык смотреть на храбрость как на браваду, то есть как на одно из самых пагубных заблуждений, облеченных в одежды добродетели. Это качество люди унаследовали от своих животных предков и до сих пор не могут с ним распроститься. Когда на человека нападают, он, естественно, защищается. Но ведь это чисто животная реакция, и я уверен, что наступит время, когда о человечности человека будут судить именно по его реакции в подобного рода ситуациях. Человек в подлинном смысле слова не станет наносить ответного удара. Парадокс, однако, заключается в том, что таким образом

он сам будет способствовать собственному уничтожению. Вспомните самоубийство мятежника-жертвы у Камю.

Есть очень много молодых парней—и в Америке, и в других частях света,—целое поколение людей моложе, чем я, которым как-то не по себе, которые чувствуют себя неполноценными как мужчины, потому что им не пришлось побывать в сражениях и испытать там свою храбрость. Мы деремся—будь то на войне или у стойки бара—для того, чтобы убедить себя в собственной отваге, но ведь человеку нет нужды без конца демонстрировать то, чем он действительно обладает. Именно поэтому я не доверяю всякой браваде, считаю ее смешной и. опасной. Храбрящиеся молодые люди могут вызвать войну, даже не желая того, и втянуть в нее всех нас. (Нет, что касается войны в нынешнюю эпоху, то я—пацифист. Ведь это даже не война, это часть индустрии, продукт большого бизнеса.) Надо научить молодежь смеяться над мифом о воинской доблести, но мы, их отцы и старшие братья, ничего для этого не делаем. Я говорю не о хвастунах, но даже те, кто признавались в своем страхе, молчаливо подразумевали, что у них хватило мужества остаться на поле боя, а не бежать сломя голову. Однако, в сущности, мы оставались на своих местах только потому, что боялись насмешки, тюрьмы или расстрела—вот как все оно было на самом деле...

1965 г. (?)

РИЧАРД УИЛБЕР

О МОЕЙ РАБОТЕ

Уже со времен второй мировой войны американцы начали воспринимать публичные чтения поэзии как узаконенный и нередко увлекательный вид шоу-бизнеса. Конечно же, и до 1940 года были известны некоторые обаятельные, любимые публикой поэты, которых аудитория