С другой стороны, Тито не был готов проводить внешнюю политику, не соответствующую его убеждениям, даже если это означало пойти на конфликт с Западом. В январе 1950 г. революционное движение во Вьетнаме завладело северной частью этой французской колонии и сформировало правительство во главе с Хо Ши Мином. В ответ французы создали марионеточное правительство в Сайгоне. 31 января Советский Союз признал правительство Хо Ши Мина в Ханое, а Тито известил западных дипломатов о том, что намерен поступить так же. В Париже дело дошло до яростного протеста и угроз, что Франция станет бойкотировать помощь Запада Югославии. В не меньшей степени был рассержен и Дин Ачесон, госсекретарь США. Он писал своему послу в Белград, что «югославское признание укрепило бы как раз те силы, против которых мы боремся ради независимости [Югославии. – Й. П.] Мы не хотим прямо угрожать югославскому правительству, но дайте ему ясно понять, насколько серьезными были бы последствия, если бы оно признало Хо». Это предупреждение, как и дальнейшие, не испугали Тито. Он решительно заявил, что не готов обменять свою независимость на экономическую помощь Запада[1298]. Точно так же в 1950 г. он встал на сторону Мохаммеда Моссадыка, который выступал против использования Западом иранской нефти и попытался свергнуть шаха Резу Пехлеви. При этом он не прислушивался даже к своим дипломатам, сомневавшимся в уместности такой «принципиальной» политики. «Мы торгуем товарами, продукцией, но не нашим сознанием и не нашими принципами», – заявил он в своем выступлении в Ужице 18 февраля 1950 г. [1299]

Конечно, это не изменило враждебного отношения Москвы ко всему югославскому. Пропагандистские службы Советского Союза и его союзников, прежде всего Венгрии и Румынии, в то время развернули широкомасштабную акцию, пытаясь доказать, что Тито не являлся вождем движения сопротивления, освободительной и революционной борьбы, и что его «клика» фальсифицировала историю. Югославия, как и вся остальная Восточная Европа, была освобождена благодаря «моральной и материальной помощи советской армии». По заданию ЦК КПЮ Моше Пияде ответил на это рядом статей, основанных на переписке 1942 г. между Тито и «Дедом», из которой было очевидно, насколько «большой» была помощь Сталина в начале народно-освободительного движения. Упомянутые статьи, опубликованные в газете Borba, к концу года перевели на английский язык с целью доказать Западу, насколько глубоки корни конфликтов между КП Югославии и Советского Союза[1300]. Тем временем международная ситуация настолько изменилась, что никого уже больше не требовалось убеждать в серьезности конфликта Тито со Сталиным.

В конце июня 1950 г. началась война в Корее, с помощью которой Сталин пытался определить, до какого предела он может дойти, меряясь силами с Западом. После войны на дальневосточном полуострове образовались два государства, северное находилось под влиянием коммунистов, а южное – американцев. Когда Северная Корея напала на Южную, в Совете безопасности ООН началось обсуждение, что следует предпринять. Американцы предлагали осуществить военное вторжение ООН для защиты

Южной Кореи, чему Советский Союз не мог воспрепятствовать, наложив вето. Уже несколько месяцев он бойкотировал Совет безопасности, так как тот не пожелал признать коммунистическое правительство в Пекине легальным представителем Китая и настаивал на том, что им по-прежнему является правительство Чан Кайши, которое в 1949 г., после победы Мао Цзэдуна бежало на Формозу (Тайвань). Поскольку представители Советского Союза отсутствовали, американское предложение было принято. Югославы сначала не знали, что делать, и поэтому при голосовании 26 июня 1950 г. воздержались[1301]. Югославский представитель в ООН Алеш Беблер заявил, что его правительство понимает и поддерживает акцию США в Корее, но не может проголосовать за их резолюцию из-за идеологического конфликта с Советским Союзом[1302]. Американцы сильно обиделись и напомнили Тито, что без их поддержки Югославия не заседала бы в Совете безопасности. На что тот ответил, что Москва обоснованно могла бы интерпретировать одобрение Югославией защиты Южной Кореи как доказательство ее союза с Западом. А это могло бы спровоцировать нападение Советского Союза и его «сателлитов» на Югославию. В следующие месяцы он, хотя и осторожно, занял сторону американцев, особенно после того как в ноябре 1950 г. в войну против Южной Кореи вступил и Китай. То обстоятельство, что советские страны-сателлиты решились проводить такую опасную политику, вызвало в Белграде опасения, что нечто подобное может произойти и на Балканах. Поэтому Тито и его товарищи сочли необходимым, высказывая свою позицию в Совете безопасности, подчеркнуть, что они решительно выступают против любой агрессии. В том, что нападение на Югославию возможно, были убеждены и в Вашингтоне, ведь было ясно, что Кремль занял бы решающее стратегическое и политическое положение, если бы раз и навсегда разделался с ересью Тито. Тито же недвусмысленно заявил, что поддерживает действия Объединенных наций (т. е. Вашингтона) против Северной Кореи и что в случае международного столкновения мировых держав не будет придерживаться нейтралитета, а станет сражаться против Красной армии[1303].

Пропагандистская акция советского блока против Югославии достигла двух пиков – летом и в ноябре 1950 г., что совпало с первыми месяцами корейской войны. Н. А. Булганин 6 мая в Праге в своем выступлении на мероприятии, посвященном освобождению Чехословакии, заявил: «Югославские народы заслуживают лучшей судьбы и мы верим, что недалек тот день, когда они одержат победу над фашистской кликой Тито – Ранковича»[1304]. Это навело американские секретные службы на мысль, что Советский Союз оказывает психологическое давление, чтобы отвлечь внимание мирового общественного мнения от событий на Дальнем Востоке. Югославы же очень обеспокоились и напряженно ожидали нападения [1305].