На итальянско-югославской границе подул ветер войны, что обеспокоило протагонистов этих событий. Тито сам позаботился о том, чтобы разрядить обстановку. Как и в самые трудные моменты в прошлом, в тот раз он взял дело в свои руки и через шотландского боевого товарища Фицроя Маклина послал 25 октября 1953 г. недвусмысленное сообщение в Лондон и Вашингтон: он подчеркнул, что не может принять никакого диктата со стороны союзников, так как это ослабило бы его позиции на родине. Он сказал, что те члены партии, которые недовольны его политикой сближения с Западом, уже твердят, что англо-американские друзья его предали, и русские сумеют как следует этим воспользоваться. Поэтому ему пришлось принять решение о проведении более радикальной политики, чем прежде, что, впрочем, не означает, что он не готов пойти на компромисс. Он считал, что можно принять раздел спорной территории в соответствии с уже намеченными границами между зонами А и Б, но при этом потребовал для Югославии помимо территории, которую она уже имела, еще и подходящий порт рядом с Триестом. Также он добавил, что если союзники при заключении договора обяжутся не поддерживать никаких дополнительных итальянских требований, это поможет разрешить конфликт [1338].

2 февраля 1954 г. в Лондоне начались секретные переговоры между югославским послом Влатко Велебитом, помощником заместителя секретаря Foreign Office Джеффри В. Харрисоном и американским послом в Вене Ллевеллином Э. Томпсоном. Они стали итогом интенсивной работы дипломатов, которая велась за кулисами с середины января и основывалась на постулате, что необходимо найти решение, которое для югославов было бы лучше, а для итальянцев – не хуже, чем «двусторонняя нота» 8 октября 1953 г.[1339] Именно поэтому переговоры затянулись до конца сентября 1954 г., и президенту Эйзенхауэру даже пришлось в них вмешаться. Камнем преткновения стало изменение границ между зонами А и Б в пользу югославов, которое вызвало бурю страстей. Чтобы ее успокоить, американский президент послал из Вашингтона в Белград и Рим помощника заместителя госсекретаря Роберта Мёрфи, знакомого с Тито еще со времен войны. Особую значимость этому визиту придавало то, что вашингтонский дипломат имел самый высокий ранг из всех, кто до того времени посещал Югославию. Когда 14 сентября 1954 г. Мёрфи прибыл в Белград, у него состоялся предварительный разговор с Карделем и Беблером, который нельзя было назвать особо обнадеживающим. Мёрфи пытался найти выход из территориального тупика, предложив финансовую помощь и поставки зерна, крайне необходимого Югославии. И услышал классический югославский ответ: «Президент скорее сказал бы людям, что они будут голодать в этом году, чем что им обеспечат еду ценой отказа от национальной территории»[1340]. Тито, польщенный тем, что Эйзенхауэр послал ему личное письмо, в котором похвалил его за государственную мудрость, был больше склонен к примирению[1341]. Факт, что американский президент оказал ему такое внимание, очень тешил его самолюбие и, вероятно, сыграл решающую роль в выходе переговоров из тупика. Хотя он снова подчеркнул, что в этом вопросе «с внутриполитической точки зрения заложен динамит», однако согласился на территориальные изменения, которых требовали итальянцы. И вызвал этим резкие возражения со стороны Карделя. После нескольких дней бурных дебатов Мёрфи 18 сентября отправился в Рим с приемлемыми для итальянцев территориальными предложениями[1342].

В конце сентября договор был окончательно составлен в деталях. Его подписали в штаб-квартире Foreign Office в Лондоне 5 октября 1954 г. Британский министр иностранных дел Энтони Иден с удовлетворением констатировал, что это «публичный договор, которого достигли секретными методами», что не вполне соответствовало действительности, ведь к основному тексту прилагался ряд писем, так и не ставших достоянием общественности. Прежде всего остался открытым вопрос о его характере, ведь этот международный договор юридически не упразднил Свободную территорию Триест, хотя фактически это сделал[1343]. Это был двусмысленный дипломатический ход: 21-й пункт Парижского мирного договора не подвергался пересмотру за исключением того, что произошла замена «временной» администрации обеих зон СТТ с военной на гражданскую, а в зоне А итальянцы сменили англо-американцев[1344].

Тито был в целом удовлетворен Лондонским меморандумом, говоря, что словенцы и Кардель и не надеялись получить Копер: «Мы боролись решительно и получили максимум. В этой ситуации Триест потерял для Италии важное значение, прежде всего стратегическое…» [1345]

Через месяц Вукманович – Темпо отправился в Вашингтон на переговоры об экономической помощи США. Из-за своего вспыльчивого характера он вступил в конфликт с послом Робертом Мёрфи, который, впрочем, для югославов разрешился благоприятно. Помимо 400 тыс. тонн пшеницы, уже обещанной им американцами, они выторговали еще 450 тыс. тонн. Также югославы наладили связи с Международным банком реконструкции и развития, который должен был одобрить белградскому правительству кредит на модернизацию сельского хозяйства и реструктурировать среднесрочные долги. Короче говоря, Вашингтон дал Югославии гарантии, что не допустит ее экономического краха[1346].

Вероятно, включение Югославии в западные политические структуры продолжалось бы и дальше, ведь Тито даже говорил о возможном присоединении к «Европейскому оборонительному сообществу», создание которого планировалось в начале 1950-х гг.[1347], если бы не неожиданная смерть Сталина от кровоизлияния в мозг 5 марта 1953 г.[1348] Свою пропагандистскую войну против Тито Сталин вел, так сказать, до последнего вздоха; по инерции она продолжалась и после его смерти. С 1948 по 1955 г. в «народных демократиях» прошло около 40 громких процессов против «титоистов», не говоря уже о тысячах людей, которых преследовали за их проюгославские позиции[1349]. Еще в ноябре 1952 г. в Праге был организован крупный процесс, на котором генерального секретаря КП Чехословакии Рудольфа Сланского, бывшего министра иностранных дел Владимира Клементиса и других высокопоставленных представителей власти обвинили в титоизме, шпионаже и других вымышленных преступлениях. Они признались во всем и были приговорены к смертной казни или длительному тюремному заключению[1350]. В первые дни и месяцы после похорон Сталина количество пограничных инцидентов между Югославией и странами-сателлитами не уменьшилось, а даже увеличилось[1351].