Я согласилась; да и могла ли я остаться равнодушной кзлодейству? Настолько дорого мне все, что несет на себе его печать, что я, нераздумывая, припадаю к нему, как к живительному источнику. Итак, я использовалаэтого итальянца — скорее из нужды, нежели из привязанности. Клервиль обещалавзять на себя все повседневные заботы, которыми занимался он, и на этомполезность Сбригани была исчерпана: я дала согласие на его уничтожение. Олимпиятакже не возражала, и на следующий день, выпив ад из рук Клервиль, Сбриганиотправился в ад сообщать демонам о том, что дух зла, скрывающийся в теле живойженщины, в тысячу раз опаснее, чем тот, которым священники и поэты населилиТартар. Завершив эту операцию, мы отправились осматривать окрестности Неаполя.

Нигде в Европе Природа не выражает себя с такой мощью и втаком великолепии, как под Неаполем; эта роскошь резко отличается от унылоймеланхолической красоты Ломбардской долины, которая вызывает в душе какое-тооцепенение. Напротив, все здесь приводит вас в смятение: вулканы и другиекатаклизмы вечно преступной Природы постоянно тревожат человеческий дух, делаяего способным на великие дела и на бурные страсти.

— Все это мы, — сказала я подругам, окидываявзглядом окружающий пейзаж, — а добродетельные люди похожи на те плоскиеравнины Пьемонта, которые удручают взор скучным однообразием. Если хорошенькорассмотреть эту необыкновенную местность, можно подумать, что когда-то вдалеком прошлом она представляла собой один огромный вулкан, ибо куда нишагнешь, всюду видишь здесь следы грандиозной катастрофы. Даже Природа нередкопредается безумствам, так как же нам не брать с нее пример! Мы ступаем прямо посольфатаре[104], которая есть убедительное доказательство моихслов.

По извилистой дороге, с обеих сторон окруженной живописными,беспрерывно меняющимися пейзажами, мы дошли до Поццуоли[105],откуда хорошо виден Низида, маленький очаровательный островок, куда удалилсяБрут после того, как убил Цезаря. Это было бы самое лучшее место для нашихизлюбленных забав; там, наверное, можно было чувствовать себя словно на самомкраю света и творить все, что захочешь, отгородившись от нескромных взоровнепроницаемой зеленой стеной, ведь ничто так не требуется воображению, ничтотак не вдохновляет его, как таинственная тишина и уединение. Немного дальше, забухтой, можно было различить два мыса, Сорренто и Масса, — загадочныеразвалины, остатки благородных построек, а за ними — цветущие холмы, навевающиенегу и истому.

Поццуоли, куда мы вернулись пообедать, ничем не выдаетбылого своего величия, но остается одним из красивейших мест во всемНеаполитанском королевстве. Однако невежественные жители городка даже неподозревают о своем счастье, а леность делает их еще грубее и нахальнее.

Когда мы подошли к гостинице, нас окружила целая толпажаждущих показать нам местные достопримечательности.

— Вот что, дети, — сказала Олимпия, закрываядверь, после того, как дюжина молодых и здоровых мошенников протолкаласьгурьбой в наши комнаты, — мы отберем только тех, у кого есть кое-что междуног. Показывайте свои сокровища, а мы поглядим.

Мы бесцеремонно спускали с них штаны, щупали, взвешивали наладони их атрибуты; шестеро показались нам достойными участвовать в утехах, нотолько один — смешной увалень, одетый в лохмотья, чей левиафан невероятнойтолщины торчал сантиметров на тридцать, — удостоился чести быть нашимпроводником после того, как удовлетворил нас всех троих подряд. Мы назвали егоРафаэль.

Первым делом он повел нас в храм Сераписа[106],впечатляющие руины которого свидетельствуют о том, что это было некогдавеликолепное и грандиозное сооружение. Мы осмотрели соседние достопримечательностии во всем увидели бесспорное свидетельство величия и вкуса древних греков иримлян, которые, ярким светом осветив мир на краткий миг, погасли и исчезли,как исчезнут и нынешние завоеватели и повелители народов и умов.

Нашим глазам предстали остатки монумента гордыне и суеверию.Трасилл[107] предсказал, что Калигула не наденет пурпурнуюимператорскую тогу, пока не перейдет из Байи[108] в Путеоли помосту. Будущий император приказал расставить, вплотную друг к другу, множествокораблей на расстоянии двух лиг и прошел по ним во главе своей армии. Конечно,это было сумасбродство, но сумасбродство великого человека; а злодействоКалигулы, ставшее эпохой в истории, указывает на его необузданный темперамент ивеличие души.

От моста Калигулы Рафаэль повел нас в Кум и неподалеку отразвалин этого города показал нам место, где стоял дом, принадлежавший Лукуллу[109]. Мы долго молча смотрели на руины и размышляли об этомславном жизнелюбце.

— Его уже нет… еще немного — еще несколько месяцев,несколько лет — уйдем и мы; ножницы судьбы не щадят никого — ни богача, нибедняка, ни доброго человека, ни злодея… Давайте же радоваться и собиратьцветы, пока перед нами расстилается эта дорога, которая, увы, скоро кончится;по крайней мере, пусть будет из золота и шелка нить наших дней, которую прядетэта мрачная шлюха — судьба.

Мы бродили по развалинам Кума, где наше внимание особеннопривлекли остатки храма Аполлона, построенного Дедалом, когда, спасаясь отгнева Миноса, он поселился в этом городе.

Оттуда мы направились в Байу и прошли через деревушку Баули,куда поэты поместили Елисейские Поля[110].

— Давайте навестим подземный мир, — мечтательнопроговорила Клервиль, глядя в темные воды реки Ахеронт, которая протекает околоБаули, — хоть краешком глаза взглянем на муки проклятых грешников и, можетбыть, сделаем их еще сильнее. Если бы только я была Прозерпиной[111]…Однако, коль скоро мне суждено созерцать земные бедствия, я могу считать себясчастливейшей из живых женщин.

В этой долине царит вечная весна. Среди виноградников итополей, то там, то сям, видны невысокие холмики, куда зарывали погребальныеурны, а Харон, вне всякого сомнения, обитал на мысе Мизенум. В этом не трудноубедиться, если иметь воображение. Это чудесная часть нашего разума оживляетвсе, к чему прикасается, и истина, всегда плетущаяся в хвосте у иллюзии, совсемне нужна тому, кто может творить и украшать свой собственный мир.