— Если не считать того, что, когда Панксрассказал нам, что вы вступили компаньоном в это предприятие, и насилу убедилнас, а то мы не хотели верить, я тогда говорю тетушке мистера Ф., пойдемтеспросим, не будет ли какого неудобства, если я стану приглашать ее к нам, когдаслучится надобность, я ведь знаю, она часто ходит работать к вашей мамаше, а увашей мамаши нрав крутой, мне это хорошо известно, Артур — Дойс и Кленнэм —иначе я не вышла бы за мистера Ф. и, быть может, теперь, но что это я опятьговорю!

— Вы очень добры, Флора, что подумали об этом.

Бедная Флора ответила с чистосердечнойпростотой (которая шла к ней куда больше, нежели самые томные девическиевзгляды), что рада сделать ему приятное. Она сказала это так искренне, чтоКленнэму от души захотелось, чтобы она раз навсегда забыла и о своей девическойтомности и о взглядах сирены и была бы такой, как сейчас.

— Если у вас найдется работа для КрошкиДоррит, Флора, — сказал он, — и если к тому же найдется для нее ласковое слово…

— Непременно найдется, — поспешила вставитьФлора.

— Не сомневаюсь… Так вот, вы этим окажете ейбольшую помощь и поддержку. Я не считаю себя вправе рассказать вам все, что мнео ней известно, ибо это тайна, которую я узнал при обстоятельствах, обязывающихменя к молчанию. Но эта маленькая девушка не только вызывает во мне сочувствие,я ее уважаю поистине безгранично. Вы даже вообразить не можете, какие тяжелыеиспытания выпали ей на долю и сколько в ней преданности, скромности, доброты. Яне могу думать, а тем более говорить о ней без волнения. Пусть же это волнениезаменит собою слова, и позвольте мне с благодарностью поручить ее вашемудружескому участию.

Он протянул руку бедной Флоре, но бедная Флоране могла так же просто принять эту руку, как она была подана. Открытое инепосредственное изъявление чувств было ей не по душе, она непременно хотелатаиться и прятаться, как когда-то. К собственному удовольствию и к ужасуАртура, она осторожно прикрыла его руку концом шали и только тогда взяла ее.Затем опасливо оглянулась и вдруг увидела сквозь стеклянную перегородку двеприближающиеся фигуры. В полном восторге она воскликнула: «Папаша! Тсс, Артур,ради всего святого, тише!» — и, пошатнувшись, упала на свой стул, снеобыкновенной точностью изображая юную деву застигнутую врасплох и готовуюлишиться чувств от потрясения.

Между тем к конторке, следуя в кильватереПанкса, подплыл безмятежно сияющий Патриарх, Панкс распахнул перед ним дверь,отбуксировал его к месту, а затем отошел и стал на якорь в уголке.

— Я слышал от Флоры, — сказал Патриарх,благосклонно улыбаясь, — что она собирается побывать у вас, побывать у вас. А явот шел мимо и думаю, дай тоже зайду, дай тоже зайду.

Это заявление не содержало особо глубокогосмысла, но благодаря голубым глазам, сияющей лысине и белоснежным кудрямговорившего казалось, будто он изрек величайшую истину, достойную занять своеместо среди благороднейших мыслей, завешанных человечеству лучшими из людей. Иточно так же, когда он уселся в пододвинутое ему Кленнэмом кресло и сказал:«Так вы, стало быть, взялись за новое дело, Кленнэм? Ну что ж, в добрый час, вдобрый час, сэр!» — то словно бы явил настоящее чудо доброты иблагожелательности.

— Миссис Финчинг только что говорила мне, сэр,— сказал Артур, поблагодарив сперва за доброе пожелание и не замечаявозмущенного жеста, которым осиротевшая супруга мистера Финчинга протестовалапротив употребления этой почтенной фамилии, — что она намерена давать иногдаработу молодой швее, которую вы рекомендовали моей матери, и я выразил ей своюпризнательность за это.

Патриарх неуклюже повернулся в сторону Панкса,и тот, оторвавшись от изучения своей записной книжки, поспешил на помощь.

— Вы вовсе ее не рекомендовали, — сказалПанкс. — Как вы могли ее рекомендовать? Вы ведь ничего о ней не знаете, ровноничего. Просто вам назвали ее имя и вы при случае упомянули его. Вот и все.

— Ну что ж, — сказал Кленнэм. — Она оправдалабы любую рекомендацию, так что это почти то же самое.

— Вам очень приятно, что ею довольны, — сказалПанкс, — но если б оказалось, что ею недовольны, вы бы за это не отвечали. Неваша заслуга в том, как оно есть, и не ваша была бы вина, если бы было иначе.Вы никаких ручательств не давали. Вы ничего не знали о ней.

— Стало быть, — наудачу спросил Артур, — вы незнакомы с кем-либо из ее родных?

— С кем-либо из ее родных? — повторил Панкс. —Как вы можете быть знакомы с кем-либо из ее родных? Вы о них и не слыхалиникогда. Разве можно быть знакомым с людьми, о которых никогда не слыхал? Едвали.

Все это время Патриарх сохранял на лице своюясную улыбку, благодушно кивая или качая головой, смотря по обстоятельствам.

— А что касается поручителей, — продолжалПанкс, — так вам хорошо известно, каково иметь дело с поручителями. Чушь иерунда, вот что! Взять хотя бы ваших жильцов здесь, в Подворье. Они вам всеохотно поручатся один за другого, если вы на это согласитесь. А зачем на этосоглашаться? Какая вам выгода от того, что вместо одного вас обманут двое? Иодного довольно. Человек, который не может уплатить, ручается за другого,который тоже не может уплатить, что он может уплатить. Все равно что калека надвух деревяшках поручился бы за другого калеку на двух деревяшках, что у негоноги настоящие. От этого ни тот, ни другой наперегонки не побежит. А мороки сдвумя парами деревяшек больше, чем с одной, особенно если вам и одна ни к чему.— И мистер Панкс заключил свою речь обычным свистком.

Наступившая затем короткая пауза была прерванатетушкой мистера Ф., которая, отпустив свое последнее замечание, впала вкаталепсию и все это время просидела неестественно выпрямившись и не произносяни звука. Она вдруг подскочила на месте, подвергая серьезному испытанию нервынепосвященных, и с непримиримой злобой объявила:

— Нельзя сделать из пустой медной башки головус мозгами. Даже при жизни дяди Джорджа нельзя было; а уж после его смерти иподавно.

Мистер Панкс не замедлил откликнуться,хладнокровно, как всегда:

— Да неужели, сударыня! Помилуй бог! Вотникогда бы не подумал!

Но, несмотря на проявленную им находчивость,речь тетушки мистера Ф. произвела на присутствующих гнетущее впечатление; ибо,во-первых, невозможно было скрыть тот факт, что заключенный в ней обидный намекотносился не к чему иному, как к голове злополучного Кленнэма, а во-вторых,никто не знал, кому именно доводится родственником таинственный дядя Джордж ичей замогильный покой тревожат неоднократные упоминания этого имени.