Мистер Панкс успел тем временем выудитьзаписную книжку из шляпы, тщательно спрятал ее во внутренний карман, помедлилнесколько, глядя прямо в глаза Кленнэму, отфыркнулся и произнес.

— Все что только можно.

Кленнэм не мог удержаться от улыбки, видя, какэто маленькое буксирное суденышко, верный поводырь неуклюжего корабля Кэсби,настороженно пыхтит, словно поджидая удобного случая напасть и вырвать все, чтоему нужно, раньше, чем противник успеет опомниться. Но было в настойчивостимистера Панкса нечто, приводившее на ум странные мысли. В конце концов Артуррешил сообщить мистеру Панксу те сведения, которыми располагал сам, справедливорассудив, что тот все равно их добудет, не от него, так другим путем.

Попросив предварительно мистера Панкса незабывать собственных слов о том, что им руководят добрые побуждения и чтохозяин его к этому делу непричастен (каковые слова черномазый человечек тут жеохотно и с большим жаром повторил), Кленнэм откровенно признался, что опроисхождении семьи Доррит и о ее прежнем местожительстве ему ничего неизвестно, но что, насколько он знает, семья эта в настоящее время состоит изпяти человек: двух братьев, холостого и вдовца, и троих детей последнего. Онтакже сообщил мистеру Панксу приблизительный возраст каждого из пятерых, азатем изобразил ему положение Отца Маршалси, упомянув, за какой срок и прикаких обстоятельствах было заслужено это почетное звание. Мистер Панксвнимательно следил за всеми перипетиями рассказа, сопя и фыркая тем энергичней,чем эти перипетии казались ему интереснее, причем самые грустные места вповествовании, по-видимому, доставляли ему самое большое удовольствие; услышавже, что Уильям Доррит просидел в тюрьме двадцать три года, он просто пришел в восторг.

— Остается добавить лишь одно, мистер Панкс, —сказал Артур. — У меня есть весьма серьезные побудительные причины как можноменьше говорить о семействе Доррит, особенно в доме моей матери (мистер Панкскивнул головой), и стремиться как можно больше узнать о нем. Настоящий деловойчеловек, подобный вам… Что такое?

Это относилось к поистине трубному звуку,который мистер Панкс вдруг извлек из своей носоглотки.

— Нет, нет, ничего, — сказал Панкс.

— Настоящий деловой человек, подобный вам,должен хорошо знать, что такое договор на основе взаимности. Я хочу заключить свами подобный договор, с тем, чтобы вы сообщали мне все, что вам удастсяразузнать о семействе Доррит, так же, как я сообщил вам все, что известно мне.Вы, вероятно, будете не слишком лестного мнения о моей деловитости, поскольку яне оговорил своих условий заранее, — продолжал Кленнэм, — но я предпочитаю,чтобы это было сделкой на совесть. Я столько насмотрелся дел, которые велись повсем правилам, что, правду вам сказать, мистер Панкс, я от них устал.

Мистер Панкс рассмеялся.

— Что ж, по рукам, сэр, — сказал он. — Выможете на меня положиться.

Он еще постоял немного, глядя на Кленнэма игрызя ногти уже на всех десяти пальцах сразу — должно быть проверял, хорошо лизапечатлелось в его памяти все услышанное, и нет ли там какого-нибудь пробела,который сейчас еще возможно было заполнить, и, наконец, сказал:

— Все в порядке. А теперь позвольтеоткланяться, нынче день сбора квартирной платы в Подворье. Ах, да, кстати.Прихрамывающий иностранец с клюкой.

— Э-э! Стало быть, иногда вы все-такипринимаете поручительство?

— Если поручитель платежеспособен. Берите все,что можете взять, и придерживайте все, чего у вас не могут отнять силой. Это иназывается заниматься делами. Прихрамывающий иностранец с клюкой хочет снятьмансарду в Подворье. Есть у него чем платить?

— У меня есть. — сказал Кленнэм, — и я беруответственность на себя.

— Этого достаточно, — сказал Панкс, делаяотметку в своей записной книжке. — У меня с Подворьем Кровоточащего Сердцаразговор простой. Мне нужна долговая расписка, вот что мне нужно. Плати илиотвечай своим имуществом! Таков мой девиз в Подворье. Прихрамывающий иностранецс клюкой утверждал, что это вы дали ему адрес; но точно так же он мог быутверждать, что ему дал адрес Великий Могол.[59] Он, кажется, лежал в больнице?

— Да, после несчастного случая. Он только чтовышел оттуда.

— Слыхал я, будто из этих больниц человеквыходит чуть не нищим, — сказал Панкс. И снова произвел носом тот удивительныйзвук.

— Я тоже так слыхал, — холодно ответилКленнэм.

Мистер Панкс, будучи вполне готовым котплытию, без всяких сигналов мгновенно развел пары, и, кажется, прежде чем онуспел выйти из конторы и спуститься по лестнице, его пыхтенье уже донеслосьснизу, со двора.

До самого вечера в Подворье КровоточащегоСердца царил переполох. Неумолимый Панкс носился из конца в конец, отчитывалнеисправных плательщиков, требовал долговых расписок, грозил выселением иарестом, бушевал и неистовствовал, сея страх на своем пути. У каждой двери, вкоторую он входил, тотчас же собиралась толпа, привлеченная роковымлюбопытством, и с замиранием сердца ловила долетавшие изнутри обрывки еговыкриков; а когда лазутчики доносили, что он уже спускается с лестницы, многиене успевали разбежаться вовремя, и он, застигнув их врасплох, тут же чинил суди расправу и над ними, потому что чуть не за любым из жильцов числились долги.До самого вечера по всему Тупику только и раздавалось: «Да что вы воображаете?Да на что это похоже?». Мистер Панкс не желал слушать никаких отговорок, нежелал слушать никаких жалоб, не желал слушать никаких заверений; он желалодного: немедленной уплаты наличными. Пыхтя и отдуваясь, он метался во всестороны, совсем уже черный от пота и грязи и так взбаламутил тихие водыПодворья, что волнение не утихло и через два часа после того, как он, наконец,испарился за уличным горизонтом.

Немало было пересудов в этот вечер в техуголках Подворья, где Кровоточащие Сердца обычно сходились потолковать о своихделах и невзгодах; и все единодушно сошлись на том, что мистер Панкс —жестокосердый человек, с которым не сговориться; и можно только пожалеть, зачемтакой джентльмен, как мистер Кэсби, поручает ему собирать квартирную плату;верно, просто не знает, каков он есть. Вот если бы мистер Кэсби сам стал этимзаниматься (говорили Кровоточащие Сердца), совсем другое было бы дело; ужбудьте уверены, сударыня, человек с такой головой да с такими глазами никого нестал бы мучить и допекать.