Марион закурила вонючую коричневую сигарету.

– Пытаюсь бросить… но все никак. Еще налить?

– Было бы здорово.

– Ее отец… Он уехал. Далеко. Я одна ее родила. Жизнь вела ту еще… неправильную…

– Почему вы разлучились с дочкой?

– Знала, что не смогу ее воспитать. Можно вас спросить?

– Конечно.

– У вас есть номер телефона… Нины?

– Да.

– Дадите мне?

– Ее мобильник выключен, так что номер вам не пригодится.

– Пусть это только цифры, но они ее.

Эмманюэль ложится.

– Я посплю тут немножко?

– Не стесняйтесь.

Марион тушит сигарету в пепельнице. Разглядывает мужчину, прикорнувшего на диване, который она купила на распродаже в Конфораме[170], когда рассталась с Артюсом. Уж больно тяжелая у него была рука. Она долго терпела, а когда надоело получать затрещины, ушла.

Нина повела себя так же. Интересно, на чем сломалась она? Ее муж на вид вполне симпатичный парень…

Интересно, хорошие мужья существуют?

«Теперь-то я успокоилась, – думает Марион. – Кормлю бродячих кошек в квартале, летом поливаю любимые герани, работаю полдня в кафе, получаю пособие. Не шикую, но жить можно. Никто меня не достает. Мужчины мне больше не нужны – ни в постели, ни на кухне. Я выбрала свой лимит…

Но почему сбежала она?»

* * *

В пять утра ее будит собака.

За недели, проведенные в убежище, она научилась различать здешних обитателей. Залаяла Паприка, старая метиска кокер-спаниелиха. Голос хриплый – «натруженный». Она смотрит на будильник. Наверное, что-то случилось, иначе с чего бы псине поднимать тревогу? Обычно «постояльцы» подают признаки жизни с появлением Лили, ее сотрудников и волонтеров.

На Нину наваливается страх: это он, и собаки его чуют.

Ее руки, мышцы, желудок – все ежится, сжимается, дергается. Она долго лежит, объятая ужасом, глядит в потолок, настороженная, как заяц под кустом, и прислушивается ко всем непривычным звукам. И наконец понимает: кто-то возится со щеколдой входной двери.

05:35. Нина выбирается из постели, свет не зажигает. Привыкла жить в темноте.

Она тащится к туалетной комнате, встает на унитаз, отдергивает шторку и через узкое окошко пытается разглядеть, что делается снаружи. Ноги так ослабели, что Нина вдруг пугается: как бы не упасть! Нужно вскипятить воды и заварить ромашкового чая, это поможет успокоиться.

Она поворачивает колесико батареи, набрасывает на плечи большое полотенце и снова залезает на унитаз. Псарня погружена во мрак, Паприка скорее всего унюхала лису или крысу.

Лили была права, к виду запертых животных привыкаешь. В первый раз они смотрят на нас так, как будто прикидывают шансы на побег. Или лежат день напролет у стенки, защищающей их от холода и чужих взглядов. Потом начинают узнавать того или ту, кто поведет гулять или накормит.

Животные появляются отовсюду. С обочин дорог, из лесов, со свалок. На прошлой неделе пятерых забрали с разорившейся фермы.

Уже два месяца Нина спит рядом с ними.

Чем она отличается от них? Не ждет, что кто-нибудь ее заберет из этого места. Нина жаждет только покоя и, услышав звук работающего двигателя, не радуется, а прячется. Она чувствует его. Просыпается каждую ночь в липком поту и чувствует запах, как будто он рядом, стоит, склонившись над кроватью.

Лили показала ей местную газету, где Эмманюэль разместил объявление о розыске. С фотографией. Очень давней, наверное, перерыл все ее вещи в поисках следа. Так травят дичь охотники. Небось и белье обнюхал, с него станется.

Ее муж способен на все.

Она давно это поняла, но теперь знает наверняка. Впитала извращенное миропонимание мужа.

Иногда она обвиняет себя. «Когда мы встретились, он был милым. Это я сделала его таким…» Слыша подобные высказывания, Лили шутит: «Наподдать бы тебе как следует и выбить дурь, чтобы мозги встали на место!»

Нина сожалеет, что не решилась зайти и забрать любимую футболку и свитер, свои книги и маленькую коробку с фотографиями. Там был свадебный снимок бабушки с дедушкой и много карточек Этьена, Адриена, Луизы, Жозефины и Мари-Лор.

В день побега все происходило так стремительно, что у нее не было времени оглянуться. Она перечеркнула свою прежнюю жизнь, все бросила, и чувствует себя жертвой автомобильной аварии, в чьем доме находят недопитую чашку остывшего кофе среди хлебных крошек и пустую вешалку, с которой, уходя, сняли пальто.

Она не должна погружаться в размышлизмы.

В день знакомства с Лили они долго сидели в кафетерии, потом вышли на парковку, переглянулись.

– Уверены, что хотите вернуться к мужу? – спросила Лили.

– А у меня есть выбор?

– У вас нет других родственников?

– Никого.

– А что насчет друзей?

– Я могла бы поехать к родителям Этьена… это мой друг детства… но муж с ними знаком, он в пять минут найдет меня там.

Лили перегрузила консервы из тележки в багажник, посмотрела на Нину и сказала:

– Я подбираю собак и кошек. Спасала морских свинок и кур… Молодых женщин – никогда.

Нина улыбнулась – впервые за этот день.

Полчаса спустя «Поло» нашел убежище в гараже, ключ от которого имелся только у Лили, а Нина поселилась в гостевой комнате. Наступила мертвая тишина.

– И что мне делать теперь?

– Ждать, – ответила Лили. – Столько времени, сколько потребуется.

Нине показалось, что она попала в тюрьму, вот только там разрешены посещения. Раз в неделю можно поговорить по телефону через плексигласовую перегородку.

Лили посоветовала ей сочинить прощальное письмо мужу, чтобы полицейские не запустили процедуру розыска. Нина написала, в трех экземплярах, один и тот же текст для Маню, Адриена и Этьена, отдала Лили и почувствовала, что выкинула прошлое на помойку. Осталась лишь пустота настоящего. Строительная площадка.

Две недели спустя Лили переселила Нину в небольшую студию, подальше от чужих глаз. Никто не должен ее видеть, даже сотрудники приюта.

– У тебя будет личное пространство, а по вечерам перейдешь через дорогу и – вуаля! – ужинаешь со мной!

Окна двадцатиметровой комнаты, обставленной по-спартански, смотрят на пейзаж, на приют – только узкая «бойница» в ванной. В этой квартире когда-то жила Анни-Клод Миньо.

– Здесь есть телевизор, много книг и холодильник, набитый едой, ты у себя дома, дорогая.