Через месяц, с помощью отца Никодима, Егор и Елена купили небольшой участок земли на краю деревни Старые Холмы и стали строить себе дом.

Елена продолжала работать в институте, завершала докторскую диссертацию, а Егор всего себя отдавал занятиями с детишками в православном кружке творчества, контролируя по вечерам ход строительства дома.

На следующий год они переехали в свой новый дом, и сельская неторопливость привнесла в их быт новые чарующие впечатления, спокойствие и умиротворение — новую жизнь, перечеркнувшую старые страницы прошлого.

Лето выдалось в Москве довольно жарким, солнце нещадно палило, выжигая траву и пыльную листву деревьев. Одна отдушина была для гуляющих по улицам города — тенек от козырьков стоящих друг за другом домов.

В одном таком теньке, образовавшемся от карниза большой роскошной витрины магазина «Музыка», очарованным странником стоял уже немолодой человек в светлых брюках и белоснежной рубашке и внимательно рассматривал выставленные музыкальные инструменты. И, как простой школяр, он заново открывал и любовался каждым сверкающим на солнце предметом, пропуская через себя его неповторимый звук. И пальцы вдруг послушно и ритмично застучали по ноге, отбивая такой знакомый с детства джазовый ритм. Черное с синим отливом электропианино — настоящее чудо века, по размеру небольшое, но с большими красивыми клавишами, — уже наигрывало одну из самых известных композиций Дюка Эллингтона «Караван». Элегантный саксофон, поблескивая боками, вступил резко, быстрым темпом с композицией Чарли Паркера. И конечно — величавый контрабас не заставил себя долго ждать, задал-таки основу своим глухим плотным звуком, возвышаясь над всеми музыкальными инструментами, как дядя Степа у Михалкова.

Ему вспомнилось, как в детстве он учился в музыкальной школе играть на пианино и свою учительницу музыки, которая впервые показала ему некоторые джазовые аккорды, и как они с друзьями пытались играть джаз у него дома, где стояло старое пианино «Ростов Дон». И тот фанерный ящик от посылок, выкинутый кем-то на помойку, казался им весьма сносным барабаном, а соседский мальчишка упорно пытался кухонными ножами выбивать на нем сложный ритм свинга.

— Товарищ Кудрин, Евгений Сергеевич, вот так встреча! — прервал его радужные мысли подошедший худощавый человек.

Человек обернулся и увидел перед собой своего старого сослуживца Владимира Кочетова, весь образ которого — и улыбка на загорелом лице, и взлохмаченные рыжие волосы в сочетании со впалыми щеками — был похож на солнце с его расходящимися во все стороны лучами.

— Привет, Володя, сколько же мы не виделись? — удивленно произнес он.

— Да, пожалуй, лет восемь, с того момента, как я ушел из вашего отдела в транспортную милицию, а сейчас вот уже как полгода на пенсии, и теперь моя работа — воспитывать внуков, — ответил Кочетов.

— Я тоже подал рапорт на пенсию и жду со дня на день приказа, — с грустью в голосе произнес Кудрин.

— Говорят, на пенсии жизнь только начинается. А по большому счету ее надо прожить так, чтобы голуби, пролетая над вашим памятником, терпели из уважения. А какими судьбами вы оказались здесь, вроде бы еще рабочий день? — спросил Кочетов.

— С утра зашел к ребятам в отдел — там все необычно тихо, все затаились в ожидании нового начальника, да и потом меня в последние дни практически не задействуют по работе, вот и решил прогуляться по городу. Мои все уехали на дачу, а я так давно просто так не шлялся по Москве, аж с самого детства, — ответил Кудрин.

— Ну и, конечно, старая любовь к джазу привела вас именно к музыкальному магазину, небось, что-то вспомнили из детства. Я помню, как вы играли на пианино джазовые темы и рассказывали, как «лабали» в юности. Весь отдел знал ваши увлечения анекдотами и джазом, так что неспроста вы оказались именно здесь, — проговорил с улыбкой Кочетов.

— Не скромничай, Володя, насколько мне память не изменяет, ты сам страстный поклонник джаза, именно это увлечение тогда нас с тобой и подружило. Да ты к тому же неплохо играл на гитаре, и я всегда завидовал твоей способности брать сложные аккорды. А по поводу того, что меня привело сюда, ты настоящий провидец, — с грустью в голосе проговорил Евгений Сергеевич, — я как раз и вспоминал годы своей юности, смотря на эти прекрасные музыкальные инструменты, так давно это было, даже и не верится. Если бы нам тогда хотя бы мизерную часть того, что здесь в витрине… Ты посмотри, Володя, какая красота, вон и труба тебе подмигивает всеми цветами радуги.

Кочетов уставился на трубу в витрине, как будто впервые ее увидел.

— А как шпарил Луи Армстронг, — продолжал Кудрин, — ты помнишь, как мы в командировке в Якутске в тайге включили радиоприемник, а оттуда — «Hello Dolly»?

— Помню, конечно, помню, — ответил Кочетов, — а мне вспоминается, как на вашем дне рождения вы на пианино, а я на гитаре играли мою любимую тему свинга «Sing,sing,sing». Ох мы тогда и оторвались, я даже струны порвал не гитаре. Евгений Сергеевич, — продолжал собеседник, — я сейчас очень тороплюсь, жена отправила за покупками на дачу. Кстати, есть интересное предложение — сходить завтра вдвоем в джаз-клуб на Большой Бронной, что у метро Пушкинская. Мы должны были пойти туда с сыном, и я заказал столик, но супруга сказала, что на даче гараж протекает, и нужно срочно починить крышу. Вот сын и поедет с ней на дачу, а у меня на завтра талон к зубному врачу, поэтому и не еду с ними. Так что воскресный вечер у меня совершенно свободен, и я в вашем распоряжении.

— А кто там будет выступать? — оживился Кудрин.

— Джаз-квартет из Твери, — ответил Кочетов, — это сравнительно новый и пока не известный коллектив, поэтому народу будет мало, и у нас будет время пообщаться.

— Согласен, — кивнул Кудрин.

— Ну, тогда до завтра, в половине восьмого вечера жду у клуба, столик заказан на мою фамилию, — проговорил Кочетов и, распрощавшись, ушел.

На следующий день Евгений Сергеевич впервые за много лет занимался домашними делами. Перед отъездом на дачу жена попросила его повесить полку в прихожей, и он несколько часов кряхтел и потел, прежде чем полка оказалась на месте. От усталости он прилег на диван и мечтательно подумал о предстоящем джазовом концерте.

Однако не прошло и часа, как зазвенел телефон, и, сняв трубку, он услышал хриплый неразборчивый голос Кочетова.

— Евгений Сергеевич, мне зуб вырвали, и вся щека опухла, не могу говорить, придется вам одному идти в клуб, извините, что так получилось, — прошамкал он.

— Зуб — дело житейское, что же, пойду один, все равно вечер свободный, выздоравливай, Володя, а мы обязательно встретимся, — сказал с огорчением Кудрин и положил трубку телефона.

Какое-то время он еще раздумывал над своим вынужденным одиночеством, но не долго. Неожиданно подвернувшаяся возможность и желание послушать любимую музыку не оставили ни единого шанса провести весь вечер с телевизором в обнимку с диваном.