— Просто ужас какой-то, — Джонни припомнил старую детскую дразнилку.

Он выхватил из-за спины маленький букетик.

— Я тут собрал кое-что для тебя. Но если не нравится, можешь не брать.

Френсис, не говоря ни слова благодарности или восхищения, взяла букетик и внимательно оглядела его. Эта сцена напомнила Эстер, что они были детьми и внуками, возможно, самых лучших садовников, когда-либо живших на этой земле. Никто из них не восклицал от счастья, если ему дарили растение, они всегда внимательно рассматривали подарок, строго оценивая дар.

Джонни срезал для букета веточки тиса вместе с листьями. Иголочки на них были мягкими, как шерсть, зелень такой глубокой, что казалась почти черной, и по ней, как звезды, разбросаны ягоды насыщенного красного цвета, одуряюще пахнувшие зимой и Рождеством. Со старых деревьев в саду он взял несколько стебельков омелы и оплел более темную зелень тиса светло-зелеными крылышками ее листьев. Белые ягоды омелы казались жемчужинами на фоне иголок. Он отыскал несколько крошечных бутонов ранних подснежников и вплел их в веночек, соединявший воедино листья, иголки и бутоны. И весь букетик обернул кружевными веточками ползучей розы, усеянными розовыми ягодами.

— Спасибо, — сказала Френсис.

— А вот это тебе в волосы, — с простой гордостью сказал Джонни.

Он взял со стола позади себя букетик первоцветов, протянул сестре, и свежий, ясный запах заполнил холл.

— Где ты взял их? — спросила Френсис.

— Посадил в горшке, как только ты согласилась выйти за него, — гордо пояснил Джонни. — Я не хотел, чтобы ты застала меня врасплох со своей зимней свадьбой. Все-таки мы, несмотря ни на что, Традесканты!

Френсис положила зеленый букет и пошла с первоцветами в комнату редкостей, к большому зеркалу. Ее высокие каблучки гулко стучали по доскам пола. В комнате остались только большие экспонаты да вещи поменьше, которыми можно было пожертвовать ради спасения остальных. Зал казался достаточно роскошным, чтобы обмануть солдата-мародера, который мог вообразить, что видит все сокровища. Эстер держала ключ от ледника на цепочке на шее, и ивы густо разрослись, надежно укрывая двери.

Френсис взяла цветы, отщипнула мягкие стебли и воткнула их в локоны за ушами.

— Красиво? — спросила она, поворачиваясь к брату.

— Неплохо. — Он старался не демонстрировать свою гордость.

И с этими словами Джонни взял Френсис под руку.

Венчание прошло в церкви Святого Варфоломея на Олд-Фиш-стрит в Сити, Эстер была одним свидетелем, а Томас Стритер, друг Александра, — другим. Вечером они, обедая в доме Александра напротив лондонского Тауэра, подняли тост за отца новобрачной.

— Интересно, где он сейчас? — задумчиво проговорил Стритер.

Александр бросил быстрый взгляд на несчастное лицо Эстер.

— По мне, где бы он ни был, лишь бы все было благополучно, — сказала она.

Эстер было тяжело расставаться с Френсис. Она растила ее с той поры, когда та была печальной светловолосой девочкой девяти лет от роду, подавленной ответственностью за брата и дни напролет скучающей по матери. Девочка была слишком гордой, чтобы просить о помощи, и упрямой, как все Традесканты. Она была слишком независимой, чтобы просить о любви. Но всю свою жизнь, как самое дорогое воспоминание, Эстер хранила в памяти тот момент, когда Френсис, не поднимая глаз, потихоньку придвигалась в ее сторону, пока не прислонилась к уютному боку мачехи и не почувствовала оберегающую руку, мягко легшую на ее плечо.

— Я буду скучать по тебе, — прошептала Эстер, прощаясь на следующий день в тесном холле дома Александра.

— Ах, мама! — Френсис бросилась к ней в объятия. — Но я буду часто навещать вас в Ковчеге! И ты будешь приезжать к нам! Да, Александр?

Александр Норман, помолодевший на много лет, будто абсолютная радость разгладила морщины на его лице, просиял улыбкой, глядя на Эстер.

— Если захотите, приезжайте и живите с нами. А я буду тогда считать себя турецким пашой — с двумя такими красавицами в доме.

— Мне нужно приглядывать за Ковчегом. — Эстер глубоко вздохнула. — Но я надеюсь, что вы будете частенько навещать нас. А если в городе появится чума…

— Я сразу же пошлю Френсис к вам! — заверил Александр. — Не беспокойтесь. И буду писать вам, сообщая все новости.

После этого ей оставалось только уйти. Эстер задержалась на мгновение дольше необходимого, и, когда Френсис отступила назад, в объятия мужа, Эстер почувствовала такую боль во всем теле, как будто что-то медленно и глубоко отрывали у нее от сердца. Она сразу же улыбнулась.

— Господь вас благослови, — сказала она, как будто боль не сжимала ей все внутри. — Будьте счастливы.

Она вышла из прелестного холла и оказалась на улице. Лондонский Тауэр отбрасывал тень на улицу, и, пока она закутывалась в накидку, утренний холод успел пробрать ее до костей. В то же мгновение Джонни уже оказался рядом и, как настоящий кавалер, предложил ей руку. С его помощью Эстер быстро дошла до реки, где они сели в лодку, чтобы добраться до дома.

— Все прошло прекрасно, — решительно сказал Джонни, отворачиваясь от нее.

— Очень хорошо, — ответила Эстер, растирая щеки руками в перчатках. — Чума побери этот холодный ветер, у меня от него глаза слезятся.

— У меня тоже, — согласился Джонни.

Апрель 1645 года, Англия

Эстер казалось, что весной 1645 года Ковчег, Традескантов Ковчег, в растерянности плыл по течению. Выполнять обещание, данное Джону Традесканту, — заботиться о его внуках и о редкостях — становилось все сложнее. Хотя она всегда думала, что бы ни происходило со всем остальным, уж по крайней мере это обещание она будет выполнять.

Но Френсис теперь стала взрослой женщиной с собственным домом и новой, отдельной жизнью. А Джонни подрастал, и через четыре, а может, пять лет он уже пойдет воевать. Все молодые люди в Англии знали, что им придется повоевать, прежде чем они состарятся. И Джонни, даже ее драгоценный Джонни не мог быть исключением.

Редкости были спрятаны хорошо, и Эстер могла только надеяться, что они не пострадают ни от холода, ни от сырости. Ледник был надежно заперт и заколочен, перед ним Джозеф посадил вишню, одно из прекрасных вишневых деревьев Традескантов. Саженец прекрасно принялся и раскинул ветви так, что, казалось, двери там вовсе никогда и не было. Распустившиеся листья скрыли очертания стен, а когда раскрылись цветы, то совсем ничего нельзя было рассмотреть за колышущимся белым облаком.

— Нам придется срубить это дерево, когда мы захотим открыть дверь и достать сокровища, — тихо сказал Джозеф Эстер, когда она гуляла по саду.

— Если и дальше все будет идти как сейчас, нам никогда не придется доставать их, — ответила она и пошла дальше.

Сад выглядел так же прелестно, как и каждую весну, будто война не была главным занятием всей страны, будто голод и чума не были неотъемлемым признаком наступающего лета. Нарциссы склоняли головки в плодовом саду, ростки тюльпанов на грядках набирали силу, их бутоны наливались и румянились легкими полосками цвета. И если осенью в живых останется хоть кто-то, все еще жаждущий купить тюльпаны, то в плодородной земле сада Традескантов их будет ждать целое состояние.