Он чувствовал себя так, будто умер во время того налета на маленький фермерский домик, и теперь, склонившись над бороздой позади Сакаханны, работал его призрак. Призрак смиренно укладывался на ночь в ее маленькой хижине. Она не отвергала его, она не звала его. Ни единым жестом, ни взглядом она не показывала, что вообще видит его. Она несла себя с простым достоинством вдовы, потерявшей мужа, и Джон в ее тени обнаружил, что лучше бы ему было умереть до того, как увидеть, что это прекрасное любимое лицо отвернулось от него и что ее темные, прикрытые тяжелыми веками глаза ослепли для него.

Он надеялся, что она подобреет к нему, если он будет работать, не жалуясь, и лежать на полу ее дома по ночам, как собака, как охотничья собака, которую побоями заставили покориться. Но она переступала через него, вставая по утрам, и шла на утреннюю молитву в ледяной воде, как будто он был поленом, валявшимся на полу. Она проходила мимо него без презрения, без единого взгляда, который мог бы оскорбить его, без взгляда, который мог бы помочь начать разговор, пусть даже и ссору. Она вела себя так, как будто он умер, пропал, превратился в призрак. И по мере того как шли месяцы, Традескант чувствовал себя так, будто он и в самом деле пропал.

Он пошел отыскать Аттона, который ставил рыбную ловушку у реки и проверял отметки подъема воды во время прилива на берегу.

— Можно поговорить с тобой? — робко спросил Джон.

Его бывший друг взглянул на него и отвел взгляд в сторону, как будто сам вид Джона был ему неприятен.

— О чем?

— Мне нужен совет.

Наступило молчание, ясно показывавшее, что помощи ожидать ему не приходилось.

— Сакаханна отворачивается от меня и не говорит мне ни слова.

Аттон кивнул.

— Я могу сделать что-нибудь, чтобы наладить отношения между нами?

Аттон наклонился и поднял ловушку из воды. Затейливое приспособление, искусно сплетенное из лозы, искривилось в течении. Он распрямил прутик и снова осторожно поставил ловушку, прижав ее камешками, прежде чем ответить. Он не торопился, вся процедура заняла не меньше получаса.

— Ничего.

— Примет она меня обратно как мужа, если я буду служить ей, ни на что не жалуясь? Может, ближе к лету, когда потеплеет?

Аттон ненадолго задумался, все еще глядя на ловушку для рыбы, потом покачал головой:

— Не думаю.

— В конце лета?

Аттон вновь презрительно тряхнул головой.

— Когда-нибудь она простит меня за то, что я вернулся домой без крови на руках?

Аттон отвернулся от реки и посмотрел Джону прямо в глаза. Облегчение от того, что его видят, что ему отвечают, было так велико, что Джону хотелось обнять своего былого друга. Только этот единственный взгляд являлся подтверждением того, что он все еще был мужчиной, что его можно увидеть и признать его существование.

— Я думаю, что никогда, — сказал Аттон.

Традескант глубоко вздохнул:

— Что же такого плохого я сделал?

— Ты не знаешь?

Традескант молча покачал головой.

— Ты опозорил ее. Она защищала тебя перед всем племенем и сказала, что ты достоин того, чтобы тебя испытали. Тебя испытали, и ты прошел испытание, и она выбрала тебя как своего мужчину перед всем племенем. А теперь все смотрят на нее и говорят, какая же она была дура, выбрала мужчину, который гнется, как ива, который не белый и не индеец, который не англичанин и не повхатан, не охотник и не садовник, не Орел и не Джон.

— Она никогда меня не простит?

— Как можно? Разве когда-нибудь она перестанет стыдиться?

— Если бы мы уехали…

Аттон рассмеялся коротким горьким смехом.

— Куда? Ты думаешь, она согласится жить в Джеймстауне? Ты думаешь, они не схватят и не повесят ее, а то и что-нибудь похуже? Ты думаешь, она будет жить с тобой в твоем домике, продавать табак, собирать растения и быть такой же женой, как та, другая, которую ты оставил в Англии? Или ты думаешь, что сможешь увезти ее в Англию и будешь там смотреть на нее, погибающую в изгнании, как Покахонтас?

Джон покачал головой, чувствуя себя сбитым с толку ребенком.

— Я был глупцом, — сказал он.

На мгновение Аттон смягчился. Он опустил руку на плечо Джона.

— Времена нынче дурацкие, — сказал он. — Думаю, что в самом конце, когда Великий Заяц будет снова бежать по миру в полном одиночестве, все мы будем казаться глупцами.

— Сможет ли племя выжить? — спросил Джон совсем тихо.

Аттон покачал головой.

Январь 1645 года, Англия

С первыми лучами солнца Джонни уже был в саду в поисках цветов для свадебного букета сестры.

Иней, точно снег, лежал на земле толстым слоем, сапоги Джонни, пока он шел по замерзшей траве, скрипели. Солнце светило ярко и беспощадно, в воздухе стоял острый, волнующий запах — опавших листьев, холода, земли, ожидающей солнечного света. Джонни испытывал сильные чувства — он молод и жив, его жизнь как единственного наследника Традескантов вот-вот начнется по-настоящему.

Он хотел подарить Френсис что-нибудь красивое. Если бы она выходила замуж весной, у нее был бы букет из цветов каштана — гордости деда. Если бы свадьба была летом, он срезал бы сотню роз, лишив их шипов. Но она выбрала самую середину зимы, и Джонни боялся, что не сможет найти в дедовском саду ничего, кроме сияющей твердости вечнозеленых листьев.

Эстер, увидев его с непокрытой головой и без теплой одежды, распахнула окно своей спальни. Петли скрипнули от мороза.

— Джонни! Ты что там делаешь?

Он повернулся и помахал ей.

— Собираю ей букет!

— Там же ничего нет!

Джонни тряхнул головой и углубился дальше в сад. Эстер проводила взглядом его стройную небольшую фигурку с решительным разворотом плеч: Джонни Традескант. Потом снова вернулась в дом, чтобы разбудить Френсис в день ее свадьбы.

Френсис, приняв ванну, одевшись и надушившись, в новом длинном платье спустилась вниз по лестнице в сияющем облаке бледно-голубого шелка. Волосы, завитые в локоны, она распустила по плечам, вместо чепца на затылке был приколот крошечный лоскуток кружева. Ее платье из роскошного шелка, расшитого бледно-голубыми узорами, шелестело о плиты холла, как будто нашептывая что-то. Широкий воротник был из самых лучших валансьенских кружев. Будущая госпожа Норман могла себе позволить купить самое лучшее прямо из Франции. Кружево на воротнике подходило к кружеву по краю рукавов, приятно пахнущих и накрахмаленных до хруста. Выглядывавшая из низкого декольте кожа Френсис контрастировала свежим сливочным цветом с прохладной белизной кружев.

— Как я выгляжу? — спросила Френсис, прекрасно понимая, как она красива.