— Идешь домой? — спросила она.

— Мне больше некуда идти, — ответил Джон, надеясь на сочувствие.

— Прощай, — любезно сказала она и ушла.

Джон встал от костра, взял нож, лук и стрелы и пошел искать Сакаханну. Она была в углу лагеря, перед ней на раму для обработки была натянута оленья шкура. Она втирала в нее масло, чтобы шкура оставалась мягкой и приятно пахла.

— Я ухожу в Джеймстаун, заступиться за Опечанканау, — сказал Джон.

Она кивнула.

— Потом я сяду на корабль в Англию.

Она снова кивнула.

— Может быть, я никогда не вернусь, — предупредил он.

Только еле заметное пожатие плеч дало понять, что она услышала это замечание. Она отвернулась, набрала еще немного масла в ладонь и начала втирать его в шкуру.

— Прежде чем я уйду, хочу сказать, что я люблю тебя и сожалею, что не стал настоящим воином, — сказал Джон. — Знаю, я разочаровал тебя. Но я не мог пролить кровь своих соплеменников. Если бы мы нашли способ жить в мире — белые люди и повхатаны, — тогда мы с тобой были бы счастливы вместе. Нас подвело время, в которое мы живем. Я знаю, что я любил тебя раньше и все еще люблю тебя. Независимо от обстоятельств.

Наконец она прервала работу и вскинула голову. Ее черные волосы скользнули по плечу, и он увидел почти забытую милую улыбку.

— Иди своим путем, англичанин, — сказала она. — Ты не заманишь меня в ловушку своими речами.

— И ты все еще любишь меня, — отважился вымолвить Джон.

Она улыбнулась ему быстрой, кокетливой и уклончивой улыбкой.

— Уходи.

До Джеймстауна было далеко. Джон пошел на север вдоль берега. Он ел моллюсков, ягоды и рано созревшие орехи. Время от времени ему удавалось подстрелить птицу, чтобы поесть мяса. Он думал об иронии происходящего — теперь, когда он собирался покинуть страну, он обнаружил, что может здесь выжить и что страна была такой изобильной и плодородной, как ему рисовалось в самых необузданных детских мечтах.

Первые три дня он тащился уныло, точно лондонский подмастерье, идущий на работу, смотря на то, как его собственные ноги ступают по камешкам на берегу, и глядя по сторонам только для того, чтобы проверить, нет ли поблизости врагов, или чтобы поискать дичь. Но на третий день он понял, что сразу за бесплодными дюнами начинается лес, полный деревьев, сеянцев и созревающих семян. Он покинул побережье, углубился в лес и начал собирать.

К тому времени, когда он дошел до Джеймс-ривер, он сделал себе мешок из двух оленьих шкур, не выделанных должным образом и оттого страшно вонявших, и набил его семенами и корешками. К первой увиденной плантации Джон приближался с большой осторожностью, он не хотел, чтобы нервный плантатор застрелил его как индейца. Он увидел мужчину на грубо построенном причале.

— Эй! — окликнул его Джон из лесного укрытия.

Английские слова прозвучали странно, на мгновение он испугался, что забыл свой собственный язык.

Человек повернулся туда, откуда шел звук, и обшарил глазами лес.

— Кто там?

— Друг, англичанин. Только в чем мать родила.

Плантатор вскинул мушкет. Джон видел, что фитиль не тлеет и что вроде бы он и вовсе не подожжен. Он вышел из-под укрытия леса.

— Ах ты, индейский пес! Стой, не шевелись! Или я пристрелю тебя прямо на месте!

— Клянусь, я — такой же англичанин, как и вы! — взмолился Джон. — Я — Джон Традескант, садовник короля Англии. У меня дом и сад в Ламбете. Мою жену зовут Эстер, дочь — Френсис, а сына — Джонни.

Произнося вслух знакомые, любимые имена, он почувствовал потрясение, точно они сами звали его, и ему надо было прислушаться к этому зову, надо было услышать их раньше.

— Тогда что вы делаете в лесу, как дикарь? — Не дрогнувшее ружье мужчины было нацелено на низ живота Джона.

Джон помедлил с ответом. Конечно, вопрос был в самую точку.

— Потому что я не знал, где мне следует быть, — медленно ответил он.

Потом он заговорил громче:

— Я жил с повхатанами, а теперь я хочу вернуться в Англию. Могу я одолжить у вас какую-нибудь одежду и сесть в лодку до Джеймстауна? Там я напишу, чтобы мне прислали денег, и верну вам долг.

Мужчина поманил его подойти поближе, и Джон осторожно шагнул вперед.

— Как зовут нового командующего армией парламента? — быстро спросил плантатор.

Джон развел руками:

— Не знаю. Я провел с повхатанами два последних года. Когда я уезжал, король потерпел поражение при Эджхилле. Тогда я думал, что он долго не продержится.

Человек коротко рассмеялся.

— До сих пор ничего не решено, — сказал он. — Как зовут кузена короля?

— Принц Руперт.

— Его сына?

— Принц Карл.

— Кто его жена по национальности?

— Француженка. Я могу сказать вам, какого цвета у нее глаза, — сказал Джон. — Я работал при дворе. Я был садовником в Отлендсе.

Мужчина недоверчиво посмотрел на него.

— Вы были садовником королевы Англии? И теперь вы здесь, голый, как дикарь, вернувшийся в первобытное состояние, после двух лет скитаний с повхатанами?!

Джон сделал еще шаг и протянул руку.

— Странно, не правда ли? Я — Джон Традескант. Из Ковчега в Ламбете.

Они одолжили Джону пару штанов и грубую полотняную рубаху. Он втиснул ноги в башмаки, которые, возможно, и подходили по размеру, но жали немилосердно. После двухлетней беготни босиком у него загрубела кожа и раздались кости. Джон боялся, что ему никогда больше не будет удобно ходить в башмаках или сапогах.

Корабль с грузом подошел к причалу забрать урожай уже на следующий день. Джон послал Эстер письмо в Ламбет, упаковал семена и корешки в водонепроницаемый бочонок и тоже адресовал ей.

Дорогая жена.

Надеюсь, мое письмо застанет тебя в добром здравии и благополучии. После многих месяцев жизни в лесах я теперь на пути в Джеймстаун. У меня нет денег. Пожалуйста, пришли мне вексель на двадцать фунтов, чтобы я мог оплатить жилье и питание, а также дорогу домой. Я вернусь домой, как только получу деньги.

Джон поежился при виде неприкрытого смысла письма, но чувствовал, что, по совести говоря, не способен предложить никаких объяснений или уверений в любви. Он боялся, что, вполне вероятно, Эстер будет в слишком стесненных обстоятельствах и не найдет двадцати фунтов для банкира в Лондоне, чтобы его вексель приняли в Виргинии. Но он не мог заставить себя посоветовать ей продать что-нибудь из коллекции. Он слишком долго отсутствовал. Он не знал, смогла ли она сохранить коллекцию. Он даже не был уверен, что она все еще живет по старому адресу в Ламбете.