Лишь поздно вечером оказались мы в мрачном помещении. Я застелил свою койку. У меня был большой опыт в превращении штанов, телогрейки и куртки в постельное белье.

На утреннем разводе мне и еще нескольким, в том числе и Оскару, было приказано идти на разгрузку в ночную смену. Я был рад тому, что у меня оказалось несколько часов для отдыха и для более детального знакомства с лагпунктом 033. Здешний завтрак ничем не отличался от завтраков в других лагерях. Мы ели, часто не задумываясь над тем, что едим. Только позднее мы пытались вспомнить, что же мы ели.

Здесь было немного лучше, чем в 07-м, хотя я не могу сказать, в чем состояла разница. Те же ветхие бараки, тот же порядок, даже те же самые японские иероглифы. Возможно, разница крылась в маленьком ручейке, журчавшем на краю лагеря, да в теплице у ручейка, где выращивали свежие овощи для офицеров МВД.

Меня интересовало, кто мой бригадир. Но об этом не нужно было даже расспрашивать. Как только я оказался в бараке, где располагалась моя бригада, я услышал, как кто-то громко матерится. Поняв, что это бригадир, я тут же вышел из барака. Желание познакомиться с ним у меня пропало.

Я должен был переселиться из третьего в первый барак, где находилась моя бригада. С двумя новыми товарищами, Оскаром и Гансом, я разместился на нижних нарах. У нас было достаточно времени, и мы прогулялись по зоне, где познакомились со многими заключенными, находившимися здесь довольно долго. Они нам не сказали ничего нового. Проходя мимо кипятилки, мы заметили коренастого широкоплечего человека с бросающейся в глаза рыжей бородой, рубившего дрова. Я подумал, что это какой-нибудь длиннобородый сектант. Оскар спросил бородатого, есть ли кипяток, тот ответил ему на таком русском, что в нем не трудно было угадать немца.

– Вы говорите по-немецки? – спросили мы у него. Бородач выронил из рук топор и удивленно посмотрел на нас.

– Неужели вы – немцы?

Мы представились.

– А я из Штирии, – сказал он.

– Откуда из Штирии? – полюбопытствовал я.

– Из Капфенберга близ Брука на Муре.

– Можете не объяснять мне подробно, где находится Капфенберг. Я даже могу сказать, где вы там работали.

– Как, разве вы меня знаете? – изумился бородач.

– Вы могли работать только у Бёллера. Все жители Капфенберга обязательно служат у Бёллера.

– Да, это точно. Я служил на заводе в пожарном отряде.

Это был Франц Альмайер, служивший в отрядах фольксштурма и воевавший со словенскими партизанами. После войны русский военный трибунал приговорил его к десяти годам лагерей. В лагере он заболел и, как инвалид, получил работу кипятильщика.

Благодаря нашему соотечественнику у нас теперь будет больше кипятка. В небольшом сарайчике, где кипятилась вода, была печка, на которой имели право готовить заключенные, получавшие посылки. Это была так называемая офицерская кухня. В свободные дни и по вечерам сюда приходило много людей, варивших кашу в ржавой жестяной посудине (американских консервных банках, немецких и русских столовых котелках). Здесь толпились не только готовившие, но и зрители, с завистью наблюдавшие за обладателями проса, овса и других круп. Некоторые предлагали принести дрова, лишь бы получить немного каши. Альмайеру, начальнику кипятилки, приходилось прилагать немало усилий, чтобы поддерживать порядок. Я стал постоянным посетителем заведения Альмайера, и он мне часто таинственно шептал на ухо:

– Приди немного попозже, у меня есть кое-что из еды.

Став поваром, я смог рассчитаться с Альмайером. Мы были с ним вместе больше года, пока его не перевели из лагеря 033.

Приближалось время выхода на работу. Я слышал, что наша бригада грузит щебенку. Три человека должны были перебросать на машину шестьдесят тонн. Работа была такой напряженной, что люди через три месяца становились непригодными для нее. Мое решение отказаться от этой работы было твердым. Я составил план, согласно которому еще до начала развода на работу я покину свой барак, а в третьем бараке лягу на чье-нибудь свободное место и спрячусь. Я посвятил в свой план Оскара и Ганса.

Раздался удар в рельс.

– На развод!

Все надели ватники. В последнюю минуту бригадир с двумя помощниками принесли из соседнего барака валенки, в которых работала дневная смена. В лагере не хватало валенок, и поэтому одними валенками пользовались две бригады – одна днем, другая ночью. Валенки были мокрыми, надевались довольно долго. Я также участвовал во всем этом, чтобы не бросаться в глаза. Когда пробили второй раз, я вышел из своего барака и направился в третий барак, в котором было темно. Потоптавшись, я нашел свободное место и лег одетый. Я слышал, как строится моя бригада, бригадир подсчитывал шеренги. Одного не хватало, и он громко крикнул:

– Кто отсутствует?

Никто не ответил. После этого я слышал, как бригадир еще раз вернулся в барак, чтобы проверять, не остался ли кто там. Никого не нашел. Так, недосчитавшись одного человека, бригада и тронулась на работу.

Сегодня я спасся, но как будет завтра? Я снова задумался и решил по-прежнему не ходить на эту работу. Я заснул и проснулся рано утром. Моя бригада вернулась с работы, бригадир ничего не спрашивал, так как не мог установить личность отсутствовавшего. Здесь я был новичком, и бригадир еще не запомнил мое лицо. Оскар и Ганс рассказали мне о том, как они отработали. Было очень тяжело, и, несмотря на мороз, многие обливались потом.

Позавтракав, мы легли отдыхать. В бараке все затихло. Я не мог заснуть и постоянно строил планы: я понимал, что второй раз исчезнуть невозможно. Я решил поговорить с бригадиром и открыто сказать ему, что на тяжелых работах работать не могу. Я встал и вышел из барака. Прежде всего, отправился в кипятилку и рассказал Альмайеру, что прошлой ночью не ходил на работу и не собираюсь это делать и сегодня. Альмайер обеспокоенно выслушал меня и в конце произнес:

– Посадят тебя в карцер.

Я знал, что меня ожидает. Я помог Альмайеру принести дров и в четыре часа вернулся в барак, так как в это время бригаду должны разбудить. Бригадира уже не было. Я снова вышел и в передней столкнулся с худым долговязым человеком.

– Бригадир, можно с вами поговорить? – спросил я.

Он искоса посмотрел на меня.

– Я тот, который ночью не был на работе. Не пойду и сегодня.

Николай схватил меня за горло:

– … твою мать, что ты сказал? Я те покажу!

Лицо его покраснело от злости.

– Успокойтесь и выслушайте меня.

Николай опустил руки.

– Что ты хочешь сказать?

– Я старый заключенный и знаю, что вы можете со мной сделать. Но я знаю, что делаю, и признался вам только потому, чтобы вы не искали меня, как вчера вечером. Донесите на меня, и этим все закончится.

Николай некоторое время смотрел на меня, затем произнес: