— Слышу панику в твоём голосе, — нежно и совсем без издёвки заметил Максим вместо приветствия. В принципе, по тому, как жалобно я прошептала его имя в телефонную трубку, не сложно оказалось догадаться о моём состоянии. — Я сейчас приеду, а ты пока одевайся как можно теплее. Поедем гулять в парк.

***

Из двухчасовой прогулки на свежем воздухе я запомнила только обилие гирлянд, казавшихся кричащие-яркими на фоне рыхлых белоснежных насыпей снега и контрастно-чёрного городского неба, а ещё обжигающие поцелуи с пряным вкусом выпитого нами глинтвейна, от которых шла кругом голова.

— Два стаканчика, Поль, — насмешливо протянул Максим, наблюдая за тем, как я старательно пытаюсь держать глаза открытыми, когда веки наливались приятной тяжестью, а приятный коричный аромат, до сих пор исходивший от нас, убаюкивал вместе с лёгкими покачиваниями такси, изредка вилявшего по заснеженной дороге. — А выглядит всё так, будто я специально тебя напоил, — прошептал он, склонившись к самому моему уху и многозначительно хмыкнув.

— Ой всё, — меня хватило только на этот глупый ответ и неловкий взмах рукой, потому что, сама того не ожидая, я действительно умудрилась сильно опьянеть от, казалось бы, совсем незначительной дозы алкоголя. Наверное, сыграло свою роль и напряжение в ожидании отъезда родителей, и то, что в течение дня я совсем ничего не ела, не находя себе места от предвкушения будущего опрометчивого побега домой к Иванову.

Благодаря опьяняющему влиянию глинтвейна стыдно мне совсем не было. По телу разливалось уютное тепло, и я широко улыбалась, прижимаясь к боку Максима, казавшегося сейчас самым надёжным человеком в мире. Сильным, тёплым и таким нежным в те моменты, когда его пальцы аккуратно перебирали пряди моих волос и, еле касаясь, гладили меня по щеке.

Примерно с такими мыслями я пригрелась в его объятиях, как продрогший на морозе котёнок, и сама не заметила, как погрузилась в приятную дрёму. Выйти из неё пришлось с первым потоком кусачего зимнего воздуха, заскочившего в машину через открывшуюся дверь и тут же вцепившегося своими маленькими зубами-иголками в мои щёки. Очнувшись только наполовину, я послушно поддалась сильным рукам, потянувшими меня на себя, и позволила вытащить своё плохо слушающееся, обмякающее тело на улицу.

— Доставка новогодних подарков! — радостно воскликнул Максим и, пока я моргала, щурилась и растерянно оглядывалась по сторонам слегка слезящимися после сна глазами, он подхватил меня на руки, проигнорировал удивлённо-испуганный вскрик и уверенно понёс к своему дому.

— Но мы не заехали за вещами, — слабо запротестовала я, при этом крепче обхватила руками его шею и вцепилась пальцами в воротник куртки, чувствуя себя парящей в странной, волнующе-будоражащей невесомости.

Изначально мы договаривались, что после прогулки мы заберём из моей квартиры заранее собранные самые необходимые вещи: предметы гигиены, сменный комплект одежды, леггинсы со свободной футболкой, которые я планировала использовать как пижаму, и, конечно же, несколько наборов нижнего белья, самого красивого и вычурного из всего имевшегося у меня. Мне не хотелось представлять себе ту ситуацию, в которой придётся раздеться перед ним, но такая степень подготовленности к любым неожиданностям помогала чувствовать себя чуть более уверенно.

— Ты просто так сладко заснула, и я подумал, что лучше сразу домой, — спокойно ответил он и опустил меня обратно на ноги, принимаясь копошиться в своих карманах в поисках ключей. — Съездим за вещами завтра утром, а на эту ночь я тебе что-нибудь у нас найду.

Мне не оставалось ничего иного, кроме как согласиться с его предложением и решительно захлопнуть дверь в ту часть моего сознания, откуда разносились тихим эхом все мамины предостережения: держаться подальше от отпрысков богатеев, не верить опрометчиво всем красивым словам от парней и никогда, ни за что, ни по какой причине не оставаться с ними дома наедине.

Прости, мама, но с сегодняшнего дня мои совесть, осторожность и ответственность тоже уезжают на каникулы.

Коттедж Ивановых производил впечатление более величественное и опасное, чем мне показалось в первый раз. Может быть, потому что обхватывающая его со всех сторон ночная мгла словно просачивалась между кирпичной кладкой на стенах и медленно вползала внутрь дома, как огромное потустороннее существо, сверкающее дьявольски оранжевыми глазами-окнами, в которых отражался свет стоящего во внутреннем дворе фонаря. А может быть, я просто до сих пор подсознательно боялась того, что может произойти со мной в этом доме?

— Давай проведу тебе маленькую экскурсию по дому, — предложил он, помогая мне снять с себя куртку и раскрутить тщательно замотанный вокруг шеи шарф. Максим выглядел очень воодушевлённым, радостно улыбался, позволяя мне вовсю любоваться милейшими ямочками на его щеках, и впервые на моей памяти так заметно суетился. — В кухне и гостиной ты уже была, дальше по коридору кабинет, прачечная и выход на веранду. Покажу тебе её чуть позже, оттуда надо бы разгрести всякий хлам и прогреть её, — его пальцы взволнованно прошлись по волосам и оставили часть влажных после снега прядей забавно топорщиться на затылке. — На втором этаже моя комната и комнаты братьев, а нам на третий. Там спальня матери и гостевая, в которой ты пока будешь жить.

Мы поднялись по лестнице сразу на третий этаж, миновав одинаковые с виду коридоры и холлы со стенами светло-серого цвета и геометрическим рисунком, выложенным из молдингов. Однако короткий и узкий обрубок лестницы уходил ещё выше, упираясь прямиком в потолок с очертаниями спрятанного в нём люка. Поймав мой заинтересованный взгляд, Иванов поспешил объяснить:

— Там чердак. В детстве мы лазили на него по ночам и рассказывали друг другу страшилки, пока пьяный Никита не грохнулся с этой лестницы и чуть не свернул себе шею. После этого на люк поставили специальный магнитный замок, ключ от которого мама, конечно же, потеряла.

А вот та самая обещанная мне гостевая комната оказалась помещением, по размеру больше напоминавшим однокомнатную квартиру в стареньких хрущёвках, вроде той, в которой мы с родителями жили, пока я была совсем маленькой. С помощью декоративного стеллажа со сквозными полками комната условно делилась на две зоны: гостиной, с небольшим диванчиком и парой кресел, и спальни — с огромной кроватью, по ширине наверняка пришедшейся бы впору сразу четверым взрослым людям.

— Я надеюсь, здесь хорошая слышимость. Хотелось бы верить, что ты найдёшь меня по отчаянным крикам «спасите!», когда я заблужусь, — пролепетала я, оглядываясь по сторонам и поближе придвигаясь к улыбающемуся Максиму. Он же моих неуверенных попыток напроситься на нежности не заметил, взволнованно оглядываясь по сторонам и нервничая, кажется, намного сильнее меня.

— Зато здесь есть своя ванная комната. Ты пока осматривайся, а я принесу всё необходимое и подберу тебе что-нибудь для сна, хорошо?

— Конечно, — мой ответ слился со звуками его стремительно удалявшихся шагов, поэтому тут же сорвавшегося с губ усталого вздоха он уже не услышал.

Пока он ходил, я сидела на самом краешке этой до неприличия большой кровати, теребила пальцами край объёмного свитера цвета слоновой кости и пыталась отогнать от себя ощущение полной потерянности, словно я не просто оказалась в чужом доме, а попала в параллельную вселенную со своими порядками, законами и незнакомым мне языком. Иначе как объяснить, что в присутствии Иванова я внезапно растеряла весь свой словарный запас и умение связно формулировать мысли?