***

За ночь одеяло успело развернуться и сбиться в один огромный комок у меня под коленями, поэтому проснулась я уже подмятой под вальяжно раскинувшимся на кровати Максимом. Рукой он обнимал меня за плечи, прижимая вплотную к себе, а ногу по-хозяйски закинул мне на бедро, лишив любой возможности не то что ускользнуть из постели, а даже пошевелиться, при этом не разбудив его.

Поэтому, максимально расслабив чуть затёкшие от не самой удобной позы конечности, я продолжала покорно лежать с ним (или правильнее было бы сказать под ним?) и слушала умиротворённое сопение, размеренным дыханием щекотавшее затылок. Из-за вынужденного заточения в его объятиях я не могла обернуться и посмотреть на него, поэтому фантазия сама охотно дорисовывала растрепавшиеся волосы, ангельски-невинное выражение лица с подрагивающими во сне длиннющими чёрными ресницами и чуть приоткрытыми, красиво очерченными пухлыми губами.

Вопреки предостережению Иванова, воспоминания о вчерашнем вечере совсем не вызывали у меня стыда или смущения. Было немного волнительно думать о том, что происходило между нами, а ещё более волнительно — о том, что могло бы произойти, прояви он меньше сдержанности, а я — больше настойчивости. И это не пугало меня, не вызывало должного отвращения или желания как-то оттянуть столь важный и значимый для каждой девушки момент.

Для меня оказалось настолько непривычным, странным, будоражащим делать именно то, чего хочется в данную секунду, не откладывать желания на потом, не пускаться в долгие размышления о правильности собственных поступков и о том, как они могут повлиять на его мнение обо мне. И теперь отчаянно хотелось зайти ещё дальше, вкусить сладкую и пьянящую свободу от условностей и правил, в соответствии с которыми жила всю свою жизнь.

Погружённая в свои мысли, я не сразу отреагировала на небольшое шевеление у себя за спиной. А когда почувствовала, как Максим медленно и очень осторожно пытается отстраниться, явно опасаясь ненароком разбудить меня, не смогла сдержаться и тихо рассмеялась.

Кто бы мог подумать, что после нашей кровопролитной войны и долгого ожесточённого противостояния друг с другом мы будем вести себя настолько по-дурацки мило?

— Ты чего не спишь? — дёрнувшись от неожиданности, удивлённо спросил он. — Ещё ведь даже не рассвело.

— А ты чего не спишь? — я ловко перевела вопрос на него, не желая признаваться, что проснулась на самом деле из-за холода. В комнате было зябко, одеяло сползло, а одного лишь тепла его тела оказалось недостаточно, чтобы согреться.

— Я всегда рано встаю. Привычка, — пожал плечами Иванов и несколько раз легонько поцеловал меня в шею, потёрся носом о плечо и неожиданно прикусил его через футболку. — А ещё я всегда просыпаюсь очень голодным.

— Поэтому ты решил позавтракать мной? — у меня получилось застать его врасплох и откатиться на край кровати, спасаясь от следующих укусов, но ощущение одержанной победы оказалось поспешным и мимолётным. Он прищурил глаза, хитро и угрожающе улыбнулся и, плотоядно облизнувшись, с тихим рыком запрыгнул прямо на меня.

Самый настоящий лоснящийся, самодовольный и очаровательный в своей наглости кот. Домашний, игривый: даже захватив желанную добычу в капкан, не бросается разделаться с ней, а только поддевает дразня, почти ласково. И весь такой мягкий, тёплый, со своими прелестными пушистыми волосами, смешно топорщащимися в стороны.

— Нет, тебя я оставлю на праздничный ужин, — шепнул он мне на ухо, сначала вдоволь насладившись моей беспомощностью и слабыми попытками освободиться, сдерживая при этом смех. А потом его губы издевательски-медленно провели вдоль по шее и оставили несколько нежных, чувственных поцелуев в ложбинке между ключицами. Но стоило мне только потянуться к нему навстречу, как Максим резко отпрянул и смущённо отвёл от меня взгляд. — Я просто… в общем, пойду что-нибудь соображу на завтрак, а ты можешь ещё немного поспать.

— Ну уж нет! Я только переоденусь и тоже приду. Я доверяю тебе недостаточно, чтобы позволить готовить нам еду.

— Но достаточно, чтобы спать со мной в одной кровати? — свой ехидный вопрос он сопроводил наигранно-милой улыбкой, и я тут же схватила лежащую под рукой подушку и кинула прямо ему в лицо. С лёгкостью поймав её на лету и ловким броском вернув на прежнее место, он рассмеялся: — Теперь я буду бояться, что ты меня отравишь.

— И правильно, — огрызнулась я и поспешила отвернуться от него, чтобы скрыть румянец, начинавший алыми кляксами расползаться по щекам. Видимо, мне давно пора свыкнуться с тем, что независимо от наших отношений он всегда останется самовлюблённым заносчивым засранцем, которого так и хочется прикусить за кончик этого острого, дерзкого язычка.

— Не дуйся, — мурлыкнул Иванов и примирительно чмокнул меня в щёку. — Подожду тебя внизу. Заодно припрячу все колюще-режущие предметы, а то больно уж воинственный у тебя вид.

У меня никак не получалось прогнать с лица эту по-идиотски широкую радостную улыбку. Честно, я и сама не знала, зачем так настойчиво пыталась от неё избавиться, а заодно и откреститься от того, сколько счастья испытывала, просто находясь рядом с Максимом. Словно боялась показать, насколько он мне дорог, боялась продемонстрировать свои истинные чувства к нему.

А какие они, истинные чувства? Вряд ли можно было всерьёз говорить о любви, когда мы встречались всего неделю, а до этого и вовсе общались лишь взаимными подколками. И о привязанности речи тоже не шло, разве что о ненормальной, слегка болезненной мании быть ближе к своему мучителю и пытаться изо дня в день в наших ссорах показать себя с лучшей стороны и доказать, что я тоже самоуверенная и остроумная.

Боже, да из меня бы вышла образцовая жертва стокгольмского синдрома!

Получается, двигала мной обычная влюблённость. Вот только я никогда и подумать не могла, что от «обычной» влюблённости могут так подгибаться ноги, на разрыв стучать сердце, а всё естество затапливать неконтролируемой, разрастающейся и всепоглощающей нежностью, тёплой дрожью отдающейся на кончиках пальцев.

Максим своё обещание выполнил и покорно ждал моего появления внизу, развалившись на одном из стульев у кухонного островка и лениво копошась в телефоне. Футболку он так и не надел, чем позволил мне украдкой облизываться на его великолепную физическую форму, но при этом очень достоверно делал вид, будто этого не замечает. Хотя не заметить, как бы я ни старалась проявлять сдержанность и положенную приличной девушке скромность, было просто невозможно.

— А чем ты вообще питаешься? — скептически поинтересовалась я, распахнув дверцу холодильника и оглядывая пустующие полки. В таком шикарном доме я ожидала увидеть как минимум выстроенные рядами банки с икрой, кроличьи тушки и экзотические фрукты, а не одиноко болтающуюся в дверце бутылку кефира, вскрытую пачку творога и несколько яблок с уже изрядно сморщившейся кожурой.

— Ну, на завтрак я чаще всего ем хлопья…

— С кефиром? — на всякий случай уточнила я, ещё раз проверив все полки и убедившись, что молока на них не было.