— Нет. Прямо так, сухие. Мне так нравится, — на его светлых щеках начал проступать бледно-розовый румянец, а рука тут же взметнулась к затылку, снова взъерошивая влажные волосы, которые он успел наспех пригладить, пока я переодевалась. — А ещё есть печенье. Иногда готовлю яичницу…

— И ты всегда так ешь?

— Днём я ем в гимназии, а вечером заезжаю куда-нибудь в кафе. Или пользуюсь доставкой продуктов и еды на дом, — он помахал в воздухе своим телефоном и, выпятив вперёд грудь, с гордостью добавил: — И я умею жарить картошку!

Смешок вырвался из меня быстрее, чем я успела приложить ко рту ладонь, чтобы хоть как-то смягчить его. Правда, смешно мне совсем не было: это стало обычным жестом отчаяния и растерянности перед реакцией на подробности внешне беззаботной жизни Максима, о которых я и представить себе раньше не могла. Но больше всего меня ставило в тупик то, что сам он, кажется, считал это всё вполне нормальным и сейчас смотрел на меня с искренним непониманием, умилительно надув от обиды и без того пухлые губы.

— А к вам не приходит какая-нибудь… гувернантка? Домработница? — в моём голосе звучали отголоски надежды, которую он явно воспринял неправильно и надулся ещё сильнее.

— Давно уже нет. Раз в неделю только приходят убираться. Зачем посторонние люди в доме, тем более когда я большую часть года живу здесь один? — он поднялся и пошёл к кофеварке, по пути тихо пробурчав: — Между прочим, картошка и правда вкусная получается.

Захлопнув дверцу холодильника, я подошла к нему со спины, обняла за талию и прижалась щекой к плечу, в расслабленном состоянии оказавшемуся неожиданно и приятно мягким. Мне никогда раньше не приходилось заботиться о ком-то, кроме себя, да и с собой не всегда удавалось нормально справиться. Но сейчас я просто обязана была сделать хоть что-нибудь, даже если для этого придётся наконец взять ответственность за собственный выбор и отвечать за свои поступки.

— Я, конечно, так себе повар, но как насчёт сырников на завтрак? — он повернул голову и поймал мой смущённый взгляд, коротко кивнул в ответ и чмокнул меня в кончик носа. — Но на ужин я тогда потребую с тебя ту самую картошку, так и знай.

Иванов улыбнулся и уже потянул ко мне свои крепкие сильные руки, но на этот раз я сама сбежала от него, реально оценивая свои шансы приступить к готовке, пока в непосредственной близости будет кое-что повкуснее обещанных сырников.

Готовить мне приходилось нечасто, а по выходным завтраки я и вовсе предпочитала благополучно обменивать на несколько лишних часов сна. Поэтому от страха сделать что-нибудь не так и опозориться перед ним у меня слегка тряслись руки, по инерции выполнявшие все необходимые движения: разбить, насыпать, взбить, перемешать… Расслабиться получилось только в тот момент, когда, подцепив лопаткой первый кривовато слепленный творожный кружочек и перевернув его, я увидела вполне симпатичную золотистую корочку.

— Ты действительно не боишься крыс? — внезапно спросил Максим, очень внимательно и будто завороженно наблюдавший за мной всё время, пока я сосредоточенно готовила.

— Не боюсь.

— Меня боялась, а крыс — нет? Интересно получается, — протянул он, ухмыляясь и принципиально игнорируя мой укоризненный взгляд. Я как раз поставила на стол тарелки с только что приготовленными сырниками, но не успела даже занять своё место за столом, как крайне довольный Иванов уже успел прикончить четверть своей порции. — Офень кусно.

Получилось и правда неплохо, но у меня совсем не было аппетита, и пока он быстро опустошал свою тарелку, я только пила кофе и лениво ковырялась вилкой в собственном творении.

— У нас дома жили крысы. Мы с братом очень хотели домашнее животное, кошку или маленькую собачку. Но родители всегда были категорически против, упирали на то, что за ними нужен нормальный уход, а мы не сможем сами его обеспечить. И тогда Костя сторговался с ними, что если он год будет ухаживать за крысой без нареканий, то они купят нам нормальное животное. Но через год он получил в подарок только вторую крысу. Родители всегда считали, что лучше знают, что именно нам нужно.

— Доедай и собирайся. Я придумал, куда тебя отвезти, — бойко скомандовал Максим, наверняка заметивший, как я сникла, когда речь снова зашла о брате. Мне и самой становилось не по себе от того, что именно с ним всегда хотелось поделиться чем-то очень личным и важным, но каждый подобный порыв грозил закончиться очередными слезами.

— Вернёшь меня обратно домой? — на этот раз уже мне пришлось делать вид, будто его укоризненный взгляд направлен вовсе не на меня.

— Поедем в контактный зоопарк. Одного голодного зайчика ты уже накормила, — его длинные ресницы запорхали часто-часто, обрамляя кристально-голубые глаза с ангельски-непорочным взглядом, — пришло время накормить остальных.

***

И в моих мыслях не переставая крутилось только одно озарение, откровение, признание и смирение.

Я его люблю.

Люблю с дурацкими, постоянно выводящими меня на эмоции шуточками, часто неуместными и портящими моменты нежности или взаимопонимания, возникающего между нами тонкой и невесомой материей.

Люблю со всеми возможными несовершенствами и сомнительными достоинствами. С его непростым прошлым, странной семьёй и раздражающей привычкой включать опцию избалованного мажора, без раздумий сорящего деньгами, стоит нам вместе выйти куда-нибудь в общественное место.

Люблю его занудство и ворчливое бурчание себе под нос, даже когда оно связано с тем, что я наотрез отказываюсь надевать шапку «в такой-то холод!», или с нашим попаданием в единственную на всю новогоднюю Москву пробку.

Люблю, когда он сначала пытается скормить край моего любимого свитера настырно следующей за нами козе и смеётся, как ненормальный, а потом делает жалостливое лицо, севшим и полным неподдельных страданий голосом сообщает, что его за палец ущипнул гусь и просит «подуть на ваву».

Люблю, когда внезапно прижимает к себе и обнимает очень крепко, зарывается пальцами и носом в мои волосы, шумно втягивает в себя воздух и выдыхает так резко, протяжно, словно стонет. И целует так много и нежно: в висок и лоб, в щёку и ложбинку на шее, сразу за мочкой, даже в уголки губ, поддразнивая и ласкаясь.

Люблю, когда по нелепой и неправдоподобной причине пропадает на пару минут, строго наказывая мне никуда не сдвигаться в переполненном людьми торговом центре, а возвращается довольный, с широкой улыбкой и очаровательными ямочками на щеках, и со словами «я нашёл твоё тотемное животное» вручает мне маленького плюшевого ёжика.

Люблю, хоть это и рано, и глупо, и «какая вообще любовь в этом возрасте?», и «просто гормоны у подростков шалят», и «розовые очки ещё с глаз не слетели».

Просто люблю, люблю, люблю и никак иначе.

— Ты уверена, что нам всё это нужно? — уже не в первый раз за какие-то пару минут спрашивал Иванов, с хмурым выражением лица наблюдая за тем, как я опустошала холодильник в своей квартире, сваливая продукты в пакеты, которые мы должны были забрать с собой. — Вообще-то, новогодний ужин я заказал заранее в доставке из очень хорошего кафе.