Я боялась не самого процесса, по давно услышанным рассказам подруги, не представлявшего собой ничего настолько ужасного и болезненного, как принято считать. И никакие соображения о том, был ли Максим «тем самым избранным», не могли меня напугать, ведь я и так никогда не собиралась годами беречь свою честь для кого-нибудь особенного, чётко решив для себя, что доверия и взаимной симпатии уже вполне достаточно для близости.

Единственное, от чего мне становилось по-настоящему страшно, так это от само собой возникающего вопроса: что будет после?

Иванов вернулся быстро, оставил дверь приоткрытой, позволяя свету из коридора проникать внутрь комнаты тонкой белёсой струёй, которая вливалась в плотную мглу и разбавляла её до интимного пепельного сумрака. Опущенный им на прикроватную тумбу квадратик быстро блеснул фольгой, и в этот же миг мои внутренности скрутились в один огромный комок, от волнения подпрыгнувший в солнечное сплетение и каменной тяжестью рухнувший в низ живота.

— Не передумала? — он присел на край кровати рядом со мной, пальцами пробежался по моему животу, снова дёрнувшемуся от этого будоражащего прикосновения, и посмотрел на меня так тепло и заботливо, что не оставалось сомнений: он действительно поймёт и примет мой отказ.

И именно поэтому отказаться я не смогла.

Не говоря больше ни слова, перехватила его ладонь и потянула на себя, успев сделать лишь один глубокий вдох, прежде чем оказалась снова придавлена им к постели. На этот раз Максим явно не церемонился и не тянул время: кончиком языка протянул влажную дорожку вниз по моей шее, слегка прикусил ключицу и, быстро и грубо оттянув в сторону податливое кружево, втянул в рот сосок, принимаясь слегка посасывать его.

Я вцепилась пальцами в его волосы и наверняка причиняла ему боль, судорожно сжимая их в кулак, пока он увлечённо ласкал мою грудь. Сладкие, томные поцелуи на моей коже перемежались с неожиданными порывистыми укусами, каждый из которых заканчивался тихим стоном и необходимостью сжимать бёдра, чуть выгибаться, чтобы справиться с тем невыносимо-болезненным давлением, что собиралось между ног.

Вопреки ожиданиям, с застёжкой на моём белье он боролся достаточно долго, безуспешно дёргал крючки, пока я сама не вмешалась и не помогла ему. А потом сквозь дымчатую пелену возбуждения на глазах завороженно наблюдала за тем, как он расстёгивает и снимает с себя джинсы, как его светлые пальцы подцепляют пояс моих леггинсов и медленно тянут их вниз, спускают до колен, чтобы одним рывком добавить к ним ещё и трусики.

И испуганно закрыла глаза за секунду до того, как осталась лежать перед ним полностью обнажённой. Один нежный поцелуй Максима остался пылать на рёбрах, и я почувствовала, как его горячее дыхание ползёт ниже, извивается по покрытой мурашками коже и выжидающе замирает в самом низу живота, прежде чем наградить меня ещё двумя слегка влажными ожогами.

Ничего не видя, я чувствовала себя особенно уязвимой и беззащитной, шарила руками в попытке схватиться за него, но послышавшийся рядом шелест пакетика с презервативом заставил меня остановиться и ощутить, как пульс ускоряется от взрывоопасной смеси страха и предвкушения.

Он навис надо мной, потёрся носом о висок, словно догадываясь, как успокаивающе на меня действует этот невинный жест. Поцелуи его были непривычно пылкими, властными, так разительно отличались от тех дразнящих и игривых, к которым я уже успела привыкнуть.

И мне наконец удалось в полной мере осознать, что всё это происходит по-настоящему. Пути назад не будет, и время уже не отмотаешь вспять, чтобы переиграть впопыхах проваленную миссию.

Его ладонь медленно прошлась вдоль тела, погладила грудь и зажала сосок между пальцами, легла на внутреннюю сторону бедра и легонько подтолкнула его в сторону. Я покорно раздвинула ноги и позволила ему пристроиться между ними, стараясь не зажиматься от волнения и расслабиться.

Но чувствовала себя всё равно огромным сгустком скопившейся энергии, готовым испепелить любого, кто осмелится дотронуться до искрящейся поверхности.

А он осмелился. Пальцы настойчиво погладили меня между ног и затронули самые чувствительные точки, отчего я охотно выгнулась им навстречу, раскрываясь и подставляясь под прикосновения, приносящие настолько яркие и острые импульсы наслаждения. И именно в этот момент он вошёл в меня.

Первые несколько секунд это неизведанное ранее ощущение наполненности и постепенного натяжения в самом низу приносило удовольствие и вместе с тем чувство странного облегчения для болезненно налившейся кровью плоти. Ровно до того момента, как на смену всем прежним впечатлениям пришла резкая боль, буквально парализовавшая всё моё тело.

Я не замечала, как впилась ногтями ему в плечи, пронзая кожу почти до крови, не обращала внимание на его поцелуи, с губ переместившиеся на шею. Просто каждое поступательное движение приносило такую боль, словно кто-то беспощадно елозил куском наждачной бумаги по свежей, ещё кровоточащей ране.

И мне было так плохо и обидно, что хотелось заплакать от жалости к себе, наивной и самоуверенной дурочке, ожидавшей взрывы фейерверков и захлёстывающие с головой волны наслаждения, как в дешёвых бульварных романах. А на самом деле приходилось со всей силы закусывать губу, чтобы сдержать рвущиеся из груди болезненные всхлипы и попытаться ничем не выдать своё состояние перед Максимом.

Потому что перед ним было как-то особенно стыдно.

Он остановился подозрительно быстро, всего через несколько минут, показавшихся мне мучительно долгим, растянувшимся на часы кошмаром. Скатился на бок, обхватил моё лицо ладонями и принялся покрывать его порывистыми, быстрыми поцелуями.

— Очень больно? — в его голосе звучала то ли забота, то ли жалость, необъяснимо покоробившая меня и поддевшая гордость, тут же воспрянувшую и потребовавшую доказать, что со мной всё нормально.

И хоть головой я понимала, что это нормально и нет ничего ужасного в том, чтобы показать свою слабость в такой волнительный момент, но страх снова оказался сильнее. Нелепый страх навсегда остаться для него той девушкой, что корчилась в его постели от боли, вместо того чтобы страстно стонать и извиваться от удовольствия.

— Немного… непривычно, — пробормотала я и даже попыталась выдавить из себя неубедительное подобие улыбки.

— Поленька, — ласково протянул он, поглаживая меня ладонью по щеке. И посмотрел так тепло, успокаивающе, понимающе, что в грудной клетке словно вспыхнуло маленькое солнышко, согревающее сердце своими робкими лучами. — А так не больно? — его пальцы снова пробежались по бёдрам и успели оказаться у меня между ног прежде, чем я по инерции плотно свела их, испугавшись возвращения прежней боли, теперь лишь неприятным ноющим чувством разливавшейся по низу живота.

Но он лишь аккуратно коснулся клитора и слегка надавил на него, на мгновение вернув то самое сладкое ощущение, за которым я так отчаянно гналась прежде. Тело само поддалось неторопливым, уверенным движениям, расслабилось и прильнуло ближе к нему, призывно прогнулось в пояснице, позволяя его руке беспрепятственно трогать меня так, что теперь действительно, по-настоящему хотелось стонать от желания.