Я ведь знала, что он именно такой: жёсткий и самоуверенный, чётко знает, чего хочет, и добивается этого любой ценой, идёт напролом и скорее прошибёт все возникающие перед желанной целью препятствия, чем попробует их обойти. И безоговорочно принимала изначально сложившееся между нами распределение ролей, где он был большим и сильным, а я — маленькой и слабой; соглашалась со всеми его решениями, подстраивалась под несомненно приятную, но притом настойчивую опеку.

Вот только для человека, настолько желающего позаботиться обо мне, он с удивительным упорством не хотел слышать, чего я на самом деле хочу, и не собирался считаться с этим.

Так мы и сталкивались лбами, искренне желая только самого лучшего друг для друга, но не в состоянии адекватно перенести эти прекрасные порывы нежности в реальную жизнь.

— Что, я тоже перегнул со своей заботой? — получив от меня сдержанный кивок головой в ответ, он осторожно взял мою руку и погладил тыльную сторону ладони, потом неторопливо переплёл наши пальцы, громко и тяжело выдохнул, сбрасывая скопившееся раздражение. — Вот сдались тебе эти коробки именно сейчас. Я прочитал, что пару дней тебе вообще лучше воздержаться от любых физических нагрузок.

— Где прочитал?

— В интернете, конечно же, — поймав мой изумлённый взгляд, Максим смутился, замялся, опустил глаза в пол и невероятно умилительно покрылся румянцем, вмиг растеряв весь прежний гонор. — Что здесь такого? Я просто никогда раньше с этим не сталкивался, поэтому решил разобраться и почитал разные статьи, ну и советы…

Мне пришлось до боли прикусить нижнюю губу, но смех всё равно прорывался наружу мелкими, тихими и рваными толчками. И смешным был вовсе не источник почерпнутой им информации (а если вспомнить мой первый порыв любопытства к этой теме, случившийся года так три назад, страшно представить, чего он там ещё мог начитаться) и не чрезмерно эмоциональная реакция на собственное признание, вмиг придававшая ему вид совсем ещё ребёнка, пусть не по годам смышлёного и наделённого ответственностью, которая и многим взрослым окажется не под силу.

Нет, смешно было то, насколько мы оба глупые и упрямые, когда дело доходит до проявления своих чувств и вынужденной откровенности.

— Ну конечно, посмотрите на неё, ей смешно! — укоризненно заметил он и закатил глаза, за своими картинными жестами пытаясь скрыть растерянность и смущение, слишком хорошо заметные в старательно прячущемся от меня взгляде. — А я вообще-то волновался за тебя!

— Ты замечательный, — вырвалось из самых глубин моего часто бьющегося сердца и расползлось по воздуху сдавленным шёпотом, пока я не раздумывая следовала порывам собственных чувств: обвила руками его талию, сдавила как могла крепко и пристроила лицо у него на груди, не обращая внимания на то, как покалывают кожу жёсткие ворсинки надетого под курткой свитера.

Иванов буквально сгрёб меня в охапку, в очередной раз продемонстрировав внушительную разницу в росте и комплекции между нами, потому что его огромные сильные руки оказались повсюду разом: и гладили меня по макушке, и прижимали к себе ещё ближе, придерживая за талию (а потом и за все места ниже поясницы, куда ему удавалось дотянуться).

— Пару минут назад я был невыносимым.

— Ты невыносимо замечательный, — не поддавшись на провокацию, совершенно спокойным и умиротворённым тоном ответила я. — Так уж и быть, я приму к сведению советы из интернета и пообещаю воздержаться от физических нагрузок. Никаких стометровок или сотни приседаний с этими коробками наперевес. Тогда ты разрешишь мне поучаствовать?

После недолгих пререканий мы договорились, что моей задачей будет открывать и придерживать двери, пока он перенесёт все коробки обратно в гараж, откуда они и были вытащены более полугода назад в ходе поиска очередной утерянной его матерью вещицы и в итоге остались брошены в той части дома, которой пользовались только братья, когда собирались все вместе. То есть примерно раз в год, на новогодние праздники.

Первое впечатление не подвело, потому что Максим и правда был не в настроении, вот только это оказалось никак не связано со мной. Напротив, пока мы занимались уборкой и непринуждённо болтали о всяких мелочах, изредка перебрасываясь маленькими камушками подколок, он успел остыть, развеселиться и, как следствие, начать снова подтрунивать надо мной. Только теперь почти в каждой его фразе мне виделся двойной смысл (хотя, кто знает, — может, он там и был?), отчего с моих щёк не успевал сходить яркий румянец, который, хотелось надеяться, получилось бы списать лишь на влияние мороза.

— Ты, наверное, подумаешь, что я совсем зажрался, но я терпеть не могу этот дом. Как только мне исполнится восемнадцать, я тут же отсюда съеду, — делился он со мной, пока мы вынужденно наводили частичный порядок ещё и в гараже, где всё оказалось скинуто с полок и оставлено валяться прямо на полу. — Пусть с ним связано много разных воспоминаний, но, по мере того как я взрослею, у меня складывается такое странное чувство, знаешь… будто это не он принадлежит мне, а я — ему. Все проблемы, которые здесь происходят, непременно оказываются на моих плечах, а мне это совсем не нужно. А ещё помню, когда отец впервые приехал сюда с тех пор, как они с матерью развелись — прошло лет пять, наверное, потому что очень долго они вообще отказывались общаться друг с другом лично — он скорчил такую недовольную мину и процедил: как можно было здесь всё так запустить. Тогда меня это безумно разозлило, но сейчас-то я, как ни странно, отлично понимаю его позицию.

— А вы с ним общаетесь?

— Ну так…. Своеобразно. Как-то очень давно он сказал нам с братом: «Я дал вам хорошие гены, фамилию и деньги. Как этим распорядиться — ваше личное дело». И это сошло бы за отцовскую мудрость, если бы не означало плохо завуалированное «заниматься вашим воспитанием я не собираюсь», — хмыкнул он, тщательно утрамбовывая коробки на идущих вдоль стены стеллажах. У меня бы не хватило терпения и собственные самые важные вещи привести в такой порядок, над каким он корпел здесь, в окружении какого-то хлама, разделяя его на категории и распределяя коробки по весу: самые тяжёлые на нижние полки, лёгкие — на верхние.

Пока моя жизнь являла собой образец импульсивности, стохастичности и хаоса во всём, от мыслей до действительно важных, решающих поступков, у него всё оказывалось продумано на несколько шагов вперёд, упорядочено и стабильно. Кажется, даже его перемены настроения можно было вписать в алгоритм и получить синусоиду с чётко выверенными координатами, от которых он бы ни за что не отклонился.

Пожалуй, единственное, что совсем не вписывалось в его рассудительность, — интерес ко мне. Своей эмоциональной нестабильностью я привносила полнейшую неразбериху во все его планы, срывала их внезапными импульсивными порывами или приступами беспричинного самобичевания, с которыми он из раза в раз пытался справиться, так же уверенно раскладывая по полочкам все мои страхи, комплексы и чувства, порой не до конца понятные даже мне самой.

И ладно я совсем чокнутая, но как его-то угораздило ввязаться в отношения со мной учитывая то, на какой ноте начиналось наше общение?