— Всё, ты меня уделала, — весело рассмеялся он, подняв руки в знак капитуляции. — Теперь точно никаких дурацких шуточек.

— Ну тогда вот… — несколько обычных тетрадных листочков в клетку, пожелтевших от времени, буквально прожигали мне ладони, и при взгляде на них мне показалась просто отвратительной идея показать это всё Иванову. Да после такого он наверняка подумает, что я больная на всю голову!

— Ты покажешь мне их?

— Я сначала… объясню, что к чему. В общем, у моего брата была фигурка Гендальфа, такая здоровенная, папа ещё её в шутку к нам под ёлку вместо деда мороза ставил. И когда мы с братом очередной раз очень сильно повздорили — он потерял одну вещь и обвинил в этом меня, а потом вещь у него нашлась — он наотрез отказался передо мной извиняться. И чтобы восстановить справедливость, я стащила у него эту фигурку и оставляла ему вот это…

Я протянула Максиму листочки, где в стиле старых детективных фильмов текст был не написан или напечатан, а склеен из отдельных слов или фраз, вырезанных прямо из газет. Содержание записок я почти дословно помнила до сих пор:

«То, что вам дорого, находится у нас. Вы знаете условия сделки. Торг бесполезен».

«У вас есть одна неделя, чтобы выполнить наши требования. Иначе последствия окажутся на вашей совести».

«Надеюсь, это поможет вам понять, что угрозы реальны».

— К последней я приложила вот это, — пальцы подцепили из коробочки кусок ваты, край которого был вымазан красной гуашью и на который я старалась лишний раз не смотреть, потому что даже такая мелочь заставляла мозг вырабатывать неприятные ассоциации и меня начинало слегка подташнивать. — Это должно было символизировать окровавленный кусок бороды. После этого Костя, сначала смеявшийся с этого, психанул, перевернул всю квартиру, пытаясь найти своего Гендальфа, а потом сдался и извинился.

— Да ты просто маленькое исчадие ада! — сквозь смех воскликнул Иванов и, заметив, как я поморщилась, тут же забрал у меня вату и опустил обратно в коробку, зацепившись взглядом за что-то ещё, хранящееся там. — А ещё так возмущалась тому, что я забрал твою куртку.

— Мне было десять лет, и у меня было очень богатое воображение.

— И ты не боялась добиваться того, что хотела.

— Психолог Максим Иванов снова в деле? — с сарказмом уточнила я и тут же приглушённо охнула, потому что его руки обхватили мою талию и решительно усадили меня на край стола, а сам Максим встал вплотную ко мне, склонился и прижался своим лбом к моему.

— Психолог Максим Иванов со всем профессионализмом заявляет, что ты потрясающая, — бархатный шёпот прервался с прикосновением его шероховатых, сухих и потрясающе горячих губ к моим, а я продолжала завороженно смотреть ему в глаза, ставшие тёмными, серовато-синими, как вечернее небо во время надвигающейся грозы.

И гроза надвигалась на нас медленно и неотвратимо, вовсю гремела звуками падающих вниз ручек и тетрадей, снесённых со стола в тот момент, когда он подхватывал меня за ягодицы, чтобы усадить ещё глубже и втиснуться между разведённых в стороны ног. Перед плотно сомкнутыми глазами сверкали яркими вспышками молнии, пока его руки медленно обводили рёбра, гладили грудь и трогали соски: робко и невесомо поглаживали большим пальцем, осторожно сжимали костяшками и оттягивали в сторону, крутили между подушечек, наращивая темп и силу по мере того, как я всё отчётливей стонала прямиком ему в рот, мешая нашим поцелуям.

Это было так прекрасно. Волнительно, тревожно, ярко и душно, как и бывает за пару минут до ливня, дающего передышку от удушающего летнего зноя.

Я задрала вверх его кофту, и Максим тут же стянул её с себя, позволяя покрывать поцелуями свою грудь и гладить напряжённый, твёрдый живот. Вот чего мне хотелось уже очень давно и чему не мог помешать даже дневной свет, тусклой серой дымкой тянувшийся из окна и расползавшийся по всей комнате.

Стыдно не было. Стыд придёт афтершоком, стоит лишь пойти на спад первой волне экстаза.

Поэтому я не задумывалась ни о чём, помогая ему снять с меня свитер и тут же ощущая его язык, дразняще движущийся по ключице. Старалась держать в узде свой страх, когда брюки на мне оказались расстёгнуты и длинные пальцы оттянули резинку трусиков, ловко пробираясь под них. Сжалась на мгновение, почувствовав, как один палец проводит по складкам, быстро минуя клитор, и погружается внутрь меня сразу до упора.

Так легко, просто, беспрепятственно. И абсолютно не больно.

Повинуясь порыву сказать что-нибудь, я приоткрыла рот, но смогла издать только какой-то животный, гортанный стон, смешанный со всхлипом, когда он так же резко и неожиданно достал палец, а вернул в меня уже два. Мне инстинктивно захотелось свести бёдра вместе, но получилось лишь плотнее обхватить его своими ногами и сжаться вокруг пальцев ещё сильнее.

Я ничего больше не чувствовала в своём теле. Не могла понять, на талии ли его вторая ладонь или сжимает мои волосы, продолжают ли его губы покрывать поцелуями шею, прикусывают мочку или просто упираются в висок. Всё сосредоточилось только на этом новом, странном, остром и болезненно приятном ощущении распирающей наполненности, которое очень не хотелось терять.

— Тебе не больно? — его голос охрип до неузнаваемости, плечи под моими ладонями рвано поднимались и опускались в ритме со сбившимся, тяжёлым дыханием. Я облизывала губы, пытаясь совладать с собой и вымолвить хоть одно короткое слово, но только качала головой, стыдливо и еле заметно подаваясь бёдрами ему навстречу. Пальцы почти покинули меня, сорвав с губ разочарованный, жалобный всхлип, а потом снова вошли на всю длину. И снова.

Снова, снова, снова.

— Точно не больно? — прошептал Максим мне на ухо, делая свои движения более плавными и неторопливыми.

— Нет, — на выдохе выпалила я, мысленно умоляя его поскорее догадаться, как безумно сильно мне хочется большего. И, не в состоянии просто озвучить свои желания, потянулась дрожащими руками к застёжке на его джинсах, но тут же оказалась перехвачена им.

— У меня нет презерватива, — он остановился и попытался поймать мой взгляд, который я усердно отводила в сторону, желая расхныкаться от обиды. — Давай без него? Я обещаю, что сделаю всё как следует.

Я была уверена, что никогда и ни за что не соглашусь на такое. Потому что с трепетом выслушивала все мамины страшилки и хорошо усвоила, какие бывают последствия. Потому что всегда считала, что желание секса не должно напрочь отключать мозги. Потому что глупо верить тем обещаниям или признаниям, которые звучат, когда мы оба наполовину раздеты.

Но вся моя рассудительность испарилась, когда его ладони легли в изгиб талии, влажный лоб упёрся в моё плечо и он тихо прошептал:

— Пожалуйста, Поль. Я так тебя хочу.

Ничего больше не говоря, чтобы не выдавать свои сомнения испуганным дрожащим голосом, я снова потянулась к его джинсам. Успела расстегнуть пуговицу, прежде чем он подхватил меня и отнёс на кровать.