— Идём, — шёпотом приказал он, заталкивая меня первой в одну из ближайших дверей. Пока глаза пытались привыкнуть к темноте, я чувствовала себя абсолютно беспомощной, покорно подчинялась его воле и ладоням, крепко обхватившим меня за талию и запихнувшим в какое-то пугающе тесное пространство, где мне пришлось оказаться зажатой между слегка шершавой на ощупь стеной и его телом.

Когда до меня наконец дошло, что мы спрятались в кабинке туалета, захотелось долго и истерично смеяться. Шагов больше не было слышно: в коридорах, в отличие от лестниц, на полу лежал линолеум, гасивший все звуки, а потому мы даже примерно не могли представить, где сейчас находится владелица каблуков. Например, не поджидает ли нас у входа.

Тихий скрип и щелчок известили меня о том, что Максим запер нас на щеколду. Мне наконец удалось разглядеть очертания его фигуры, в кромешной тьме казавшейся пугающе огромной: он стоял спиной ко мне, упираясь лбом в дверцу кабинки, и плечи его поднимались и опускались в такт тяжёлому, глубокому дыханию. Не сразу сообразив, что собираюсь сделать, я подняла руку и положила ладонь ему на спину, по привычке собираясь погладить и успокоить его.

Секунда, и я резко отдёрнула руку, ощутив, как подушечки пальцев горят огнём никуда не исчезнувшей из него ярости. Это было больно. Удивительно, но в разы больнее, чем позволять непрошеной ревности раздирать своё тело в клочья.

Он разворачивался медленно, аккуратно, пытаясь не задеть меня в мизерном пространстве кабинки, в то время как мне снова хотелось рыдать. Я совсем перестала понимать саму себя. Не могла разобраться, что именно чувствую, что хочу сделать и что сделать должна из соображений того, как надо. Со всей силы вжималась спиной в стенку, закрывала глаза и мечтала исчезнуть отсюда до того, как он снова заговорит. Потому что всего парой слов он может уничтожить меня — вот единственное, в чём не приходилось сомневаться.

Знакомое тепло мягко коснулось губ. Его дыхание. А следом и его губы, прижавшиеся к моим медленно и неуверенно, с опаской, будто он спрашивал разрешения сделать то, о чём молило всё внутри меня. И я сама подалась навстречу, принимаясь целовать его жадно и настойчиво, с отчаянием и страхом думая о том, что это может быть наш последний поцелуй.

Эта странная, страшная, пронзающая насквозь мысль стучала в висках, пока мы, как два диких заигравшихся зверька, покусывали, облизывали губы друг друга, встречались языками и тут же разбегались прочь, еле успевали делать быстрые, поверхностные глотки воздуха и, задыхаясь, всё равно не останавливались. Мои пальцы зарывались в его волосы и спускались вниз, поглаживали шею, слегка надавливали ногтями под воротничком рубашки. И мне так хотелось прижаться к нему ближе, так близко, чтобы нас ничего и никогда больше не смогло разъединить.

Его ладони привычно лежали на моей талии, большие пальцы чуть поглаживали рёбра, а мне было так жизненно необходимо, чтобы они скользили по телу, чтобы он трогал меня, прикасался ко мне. Мне хотелось почувствовать себя по-настоящему желанной.

Положив руки ему на плечи, я сама прижалась вплотную, так быстро и резко, что наши тела почти ударились друг о друга. Уютное тепло мужских ладоней тут же исчезло, оставив меня в недоумении и разочаровании, и он почти сумел снова от меня отодвинуться, уперевшись ладонями в стену за моей спиной. Но, инстинктивно подавшись вперёд в поисках столь необходимой близости, я прислонилась к нему животом и испуганно вздрогнула, почувствовав его эрекцию.

Вжавшись обратно в стенку, я колебалась несколько секунд. Пыталась привести мысли в порядок, но они разлетались стаей испуганных птиц, уносящихся прочь от бьющего набатом пульса. Хотела что-нибудь сказать, но не находила подходящих слов, чтобы выразить хоть малую часть захлёстывающих меня эмоций.

Я любила его. И хотела его. А что ещё было настолько же важно?

Мои пальцы трусливо дрожали, приподнимая край его футболки. Закусив губу, я завороженно наблюдала за игрой силуэтов в темноте, словно сторонний зритель упиваясь видом того, как маленькая ладонь ныряет под ткань, осторожно прикасается к напряжённому животу, проводит вверх и опускается вниз, оглаживая проступающие мышцы пресса. Его кожа оказалась мягкой и такой горячей — намного горячее, чем во всех моих фантазиях, — сотканной из языков пламени и испепеляющей духоты преисподней.

Опустив голову вниз, Максим тоже смотрел за тем, как мои руки бесстыдно гуляли по его торсу, задрав футболку почти до груди. Пусть я не могла увидеть его взгляд, но частое, поверхностное, рваное дыхание вкупе с призывно топорщащимися в области паха брюками давали недвусмысленное представление о том, с каким огнём я опрометчиво затеяла игру.

И вместо того, чтобы прекратить это и дать нам шанс успокоиться, я поддалась соблазну и сама потянулась к его губам, вовлекая нас в новый водоворот сумасшедших поцелуев. Свободной ладонью вцепилась в ворот его рубашки, сжимая мягкую фланель с такой силой, что та почти трещала под напором моих пальцев, отчаянно боявшихся снова отпустить его от себя. Мне было так страшно остаться без него, разрушить всё из-за своей глупости и нелепой обиды, оказаться один на один с собственными чувствами, которые так легко дарили счастье и ещё легче могли убить меня, просто отравив нестерпимой болью.

Мне хотелось продолжать, лишь бы вновь не отстраняться от горячего тела, не встречаться с укоризненным и злым взглядом его пронзительных глаз, не произносить слова, которых больше не находилось. Хотелось слиться с ним в единое целое, врасти в кожу, раствориться в венах, засесть в мыслях, чтобы просто не иметь возможности ещё хоть когда-нибудь остаться одной, какие бы страхи, сомнения, обиды ни захватывали надо мной власть.

Его ладони легли мне на плечи и мучительно медленно спускались по телу, пальцы осторожно обвели контур груди, задержались в выемке слегка выпирающих рёбер, знакомым хозяйским движением сжали талию и двинулись ниже, ласково поглаживая бёдра. Я задыхалась, еле выхватывала новую порцию воздуха, раскалившегося докрасна и обжигающего искусанные от поцелуев губы, не могла сделать глубокий вдох, чувствуя, как грудную клетку сдавливало тисками возбуждения, захватывающего меня в свою полную власть.

Душно, горячо, так потрясающе хорошо. Поцелуи, ранее остававшиеся на моей шее одинокими точками, пульсирующими сладким теплом, теперь сливались в единый поток удовольствия, струящийся по коже от чувствительной впадинки за мочкой и вплоть до ключиц. И я зарывалась пальцами в его шелковистые, податливые волосы, другой рукой пыталась обхватить его за поясницу, прижаться теснее, с ранее неизведанным похотливым желанием ощущая упиравшийся в самый низ живота твёрдый член, больше не вызывавший страха. Только страсть и дикое возбуждение, напрочь срывавшее все оковы воспитания, порицания и предрассудков.

Я чувствовала, как подрагивали его пальцы, долго сражавшиеся с двумя верхними пуговками на моём платье, как огромная крепкая ладонь скользила по ягодицам, поглаживала и сжимала их, комкала подол моего платья, пока его губы покрывали тёплыми поцелуями те участки оголённой над грудью кожи, которые он только что осторожно прикусывал зубами, боясь оставить на мне следы. Потрясающая сладкая пытка выбивала из меня тихие стоны и приносила тянущее напряжение между ног, трущихся друг о друга в попытке хоть отчасти ослабить изматывающее возбуждение, растущее с каждой секундой и не находящее выхода.