Но темнота всё стерпит, спрячет и никому не расскажет. Не зря же она так охотно приняла нас в себя, укрыла от проблем и подтолкнула к примирению.

— Ты нарываешься, — его ладонь неожиданно шлёпнула меня по попе и по-хозяйски нагло осталась лежать на ней, и не думая возвращаться обратно в безопасную зону плеч. Видимо, Иванов почувствовал, как я снова напряглась, потому что решился аккуратно поинтересоваться: — Полина, почему ты меня боишься?

— Я не боюсь.

— Давай сразу пропустим ту часть разговора, где мы долго препираемся и в итоге ты всё равно со мной соглашаешься, — настойчиво предложил он, отстранившись на максимально возможное в кабинке расстояние и пытаясь разглядеть выражение моего лица в кромешной тьме. — Не нужно быть особенно наблюдательным, чтобы заметить, как ты дёргаешься и испуганно вздрагиваешь, когда я просто к тебе прикасаюсь. Я уже не говорю про попытки убежать от меня и ещё с десяток случаев, когда ты всеми силами пыталась меня оттолкнуть. Почему, Полина? Я не понимаю, что я делаю не так?

Пока он говорил, я с таким остервенением кусала внутреннюю часть щеки, что ощутила солёный привкус крови на языке. Наш милый и забавный флирт дал мне обманчивую надежду, что все разногласия уже преодолены и удастся обойтись без серьёзных разговоров, выяснения отношений и объяснений своих поступков. И как донести до него те переживания и предрассудки, которые двигали мной, при этом не обидев, не выставив себя идиоткой или снова не поругавшись, я понятия не имела.

Разве что придумать какое-нибудь наспех слепленное оправдание, а потом бояться ещё и попасться на наглой лжи.

Пауза затягивалась и становилась очень неуютной, нагнетая атмосферу и мешая и без того плохо продвигающемуся мыслительному процессу. Мне хотелось стукнуть по стене от досады и отчаянно вцепиться в него, чтобы вернуть себе наивное, но столь необходимое ощущение, что я смогу просто удержать его, когда это понадобится. Если понадобится — ведь, в отличие от меня, он никогда не пытался сбежать от проблем.

Когда руки Максима вновь потянулись ко мне, у меня перехватило дыхание. С предвкушением и внутренним трепетом я наблюдала за тем, как пальцы обхватывают слегка поблёскивающие в темноте пуговицы-жемчужины и заботливо застёгивают платье, о котором я умудрилась напрочь забыть.

— Я не боюсь тебя, — осипшим от волнения голосом начала говорить я, пока он дольше обычного копошился с самой верхней пуговицей, и его случайные прикосновения к ключицам обжигали даже сквозь ткань. — То есть, я боюсь вовсе не тебя. Просто иногда я не очень понимаю, что именно происходит и как на всё это стоит реагировать, и тогда пугаюсь, что сделаю что-то не так, начинаю паниковать и…

— Надеешься, что если выпустишь свои колючки, то проблему потом не придётся решать?

— Я не знаю, как иначе. На самом деле не знаю, Максим. Всё так неожиданно, непривычно и ново, я просто теряюсь в калейдоскопе событий, и порой мне кажется, что этого не может происходить на самом деле, что это — лишь какой-то сон…

— Ужасный ночной кошмар?

— Максим! — возмущённо воскликнула я, всплеснув руками от негодования. У меня сердце замирало с каждым новым произносимым словом непривычной откровенности, а он в это время спокойно шутил, будто мы просто непринуждённо болтали о погоде.

— Что? Я просто решил немного разрядить обстановку, потому что мне показалось, что сейчас ты заплачешь и всё снова из-за меня, — попытался оправдаться он, при этом ловко схватив меня за руку и переплетя наши пальцы, что в моём представлении совсем не вязалось с моментом очередного витка выяснения отношений между нами, кажется, уже третьего за этот насыщенный вечер. — Полина, а ты с кем-нибудь встречалась раньше?

— Нет, — внутри меня всё напряглось, и на этот раз вовсе не от возбуждения. Именно подобных вопросов я больше всего опасалась, испытывая сильное стеснение из-за своей неопытности и теперь чувствуя себя так, словно приходилось признаваться в каком-то не заметном с первого взгляда уродстве.

— А если брать в расчёт не только серьёзные отношения, а просто свидания там, прогулки…

— Нет, — снова повторила я, нервно облизав губы и не зная, куда себя деть от стыда. Сердце стучало так быстро, словно с самого начала этого разговора я только и делала, что бежала, бежала, бежала, оставляла между нами километры спасительного расстояния, позволившего не сойти с ума.

— И даже не целовалась?

Я молчала. Не могла точно объяснить, чувствовала ли смущение от необходимости признаваться в том, что с моей точки зрения и так должно было стать для него очевидным, или просто из упрямства не хотела озвучивать ответ, который ничуть не отличался от предыдущих. Иванов же оказался не настолько догадливым, как я рассчитывала, и тянул очень долго, прежде чем издать протяжное, неоднозначное и крайне удивленное «оу».

— Последние несколько лет мне было как-то не до устройства личной жизни, — сбивчиво начала объяснять я, чувствуя острую потребность найти хоть одно оправдание тому, почему так вышло.

— Ты посчитаешь меня эгоистичной сволочью, если я скажу, что этому рад? Потому что это неожиданно очень приятно, — промурлыкал он, наклонившись губами прямиком к моему уху и в завершении своих слов аккуратно прикусил и оттянул край мочки, так что маленькая серёжка звякнула, ударившись о его зубы. — Надо было спросить об этом раньше, пожалуй. Я-то привык к кругу людей, не особо обременённых моралью.

— И что же это меняет? — высокомерно и с вызовом спросила я, передёрнув плечами. Точнее, я намеревалась задать свой вопрос, продемонстрировав максимум хладнокровия, но получилось скорее обиженно.

— В моём к тебе отношении — абсолютно ничего. А вот в поступках — многое. Я не хочу тебя больше пугать, Поль, — горячее дыхание обжигало мою щёку, а его вкрадчивый, тихий голос задевал какие-то особенные рецепторы внутри меня, отправляя по телу разряды тёплого тока. — Говори мне сразу, если что-то не так, ладно? Потому что иногда я совсем не могу тебя понять. Как в случае этой необоснованной ревности или когда я звал тебя на свидание, а ты предлагала мне пойти со Славой или братом, маленькая бука.

— Это было не похоже на попытку пригласить меня на свидание.

— Ну извини, я выкручивался, как мог, — насупился Максим, легонько боднув меня лбом в плечо. — Нет, я, конечно, думал ещё об огромном букете роз и романтичной серенаде, но, принимая во внимание особенности нашего с тобой общения, не смог понять, чего больше испугался: что ты упадёшь в обморок от ужаса или забьёшь меня этим букетом до полусмерти.

— Уверена, не думал ты ни о каких цветах, — устало проворчала я и позволила себе снова расслабиться, поняв, что самая страшная часть разговора уже осталась позади. Вместе с этой мыслью из позвоночника будто кто-то вытянул железный стержень, вынуждавший меня стоять неподвижно, и тело тут же обмякло, облокотившись на него в поисках необходимой опоры.

— Ладно, не думал. Тебя оказалось так тяжело достать, что мне просто пришлось импровизировать.