— Меня, — продолжил он через минуту, подворачиваярукава, — стыдно признаться, страшно привлекает власть. Это тривиально,знаю, но я хочу быть властелином. Владыкой, которому будут бить поклоны,которого люди станут боготворить и благословлять только за то, что он, то естья, существует, и воздавать ему, то есть мне, божественные почести, если,скажем, я пожелаю избавить мир от катаклизма. Даже если я сделаю это только радисобственного каприза. Ох, Цири, сердце мое ликует, когда я думаю, сколь щедро ястану награждать верных и как жестоко карать непослушных и непокорных. Медом,сладкой патокой для моей души будут возносимые целыми поколениями молитвы комне и за меня, за мою милость и мою ласку. Целые поколения Цири, целые миры.Послушай как следует! Слышишь? Они будут молиться за то, что Всевышний, то естья, дал им воздух, избавил от голода, огня, войны и гнева Вильгефорца, то естьменя же!

Вильгефорц пошевелил пальцами у нее перед лицом — и резкосхватил за щеки. Цири вскрикнула, рванулась, но ее держали крепко. У неезадрожали губы.

Вильгефорц нервно захохотал, в уголках рта забелели пятнышкипены.

— Дитя Предназначения, — не мог остановитьсяон, — священная эльфья Старшая Кровь… Qen Hen Ichaer… Теперь уже толькомоя, принадлежащая только мне…

Он резко выпрямился, отер губы.

— Всяческие глупцы и мистики, — проговорил ужесвоим обычным холодным тоном, — пытались подогнать, как-то приспособитьтебя к небылицам, легендам и предсказаниям, выискивали ген, который ты носишь,наследие предков. Путая небо со звездами, отраженными в поверхности пруда,мистически положили, что ген, от которого зависит осуществление великихвозможностей, будет эволюционировать дальше и полной мощи достигнет в твоемребенке либо в ребенке твоего ребенка. Так и ширилась окружающая тебямагическая аура, извивался дымок кадил. А истина столь же банальна, сколь ипрозаична. Я бы сказал: органически прозаична. Важна, прелесть моя, твоя кровь.Но в прозаически буквальном, отнюдь не поэтически-возвышенном значении этогослова.

Вильгефорц взял со стола стеклянный шприц по меньшей мереполфута длиной. Шприц оканчивался тонким, слегка изогнутым капилляром. Цирипочувствовала, как у нее начинает сохнуть во рту. Чародей осмотрел шприц насвет.

— Через минуту, — заявил он сухо, — тебяразденут и усадят на кресло. Именно то, на которое ты взираешь с такимлюбопытством. На этом кресле ты проведешь — правда, в неудобномположении, — некоторое время. А вот при помощи этого прибора, который, какя вижу, тебя также весьма заинтересовал, ты будешь оплодотворена. Это вовсе нетак уж страшно, почти все время ты будешь пребывать в полуобморочном состоянииот эликсиров, которые я стану вводить тебе в сосуды, чтобы правильнее закрепитьплодовое яйцо и исключить внематочную беременность. Тебе нечего бояться, у меняесть опыт, я проделывал это уже сотни раз. Правда, моими подопытными ни разу небыли избранницы судьбы и Предназначения, но не думаю, чтобы матка и яичникиизбранниц кардинально отличались от маток и яичников обычных девочек.

А теперь — самое главное. — Вильгефорц явно наслаждалсясвоими словами. — Это может тебя огорчить, а может — утешить, но знай, чторебенка ты рожать не будешь. Как знать, возможно, это и был бы величайшийизбранник с невероятными способностями, спаситель мира и властелин народов.Однако гарантировать этого не может никто, а кроме того, я не намерен ждать такдолго. Мне необходима кровь. Точнее, кровь плацентная. Как только плацентаоформится, я извлеку ее из тебя. Последующие мои планы и намерения,изумительная моя, тебя уже, как ты сама понимаешь, касаться не будут, так чтонет смысла информировать тебя о них, это было бы излишней фрустрацией.

Он умолк, сделал эффектную паузу. Губы у нее задрожали — иподелать с собой она уже ничего не могла.

— А теперь, — театрально кивнул Вильгефорц, —приглашаю в кресло, мазель Цирилла.

— Хорошо было бы, — сверкнул зубами из-под седыхусов Бонарт, — чтоб на это поглядела сука Йеннифэр. Она того заслужила!

— А и верно. — В уголках улыбающихся губВильгефорца снова появился белый шарик пены. — Оплодотворение, как ниговори, дело святое, возвышенное и торжественное, сие есть мистерия, прикоторой должна присутствовать вся ближайшая родня. А ведь Йеннифэр — ееквазимать, а в примитивных культурах таковые прямо-таки активно участвуют впроводах дочерей к брачному ложу. А ну! Приведите-ка ее сюда!

— Что же до оплодотворения, — Бонарт наклонилсянад Цири, которую выбритые до блеска аколиты чародея уже началираздевать, — то нельзя ль, господин Вильгефорц, сделать это болеепривычно? Традиционно? По-божьему?

Скеллен фыркнул, покачал головой. Вильгефорц слегканасупился, потом холодно возразил:

— Нет, господин Бонарт. Нельзя ль. Цири, словно толькотеперь уразумев серьезность ситуации, пронзительно закричала. Раз, потомвторой.

— Но, но, — поморщился чародей. — Храбро, сгордо поднятой головой и мечом вошли мы в логово эльфа, а теперь испугалисьмаленькой стеклянной трубочки? Стыд, моя девочка. Стыд и позор.

Цири, наплевав на стыд и позор, заорала в третий раз, датак, что зазвенела лабораторная посуда.

А замок Стигга неожиданно ответил криком и воплями ужаса.

* * *

— Будет беда, сынки, — повторил Клочень,выковыривая окованным концом рунки засохший навоз из щелей между камнями двора. —Ох, увидите, беда нам будет, горемыкам.

Он посмотрел на дружков, но ни один из стражников ничего неответил. Смолчал и Бореас Мун, оставшийся со стражниками у ворот. Пособственной воле, не по приказу. Он мог, как Силифант, пойти за Филином, мог собственнымиглазами поглядеть, что станется с Владычицей Озера, какая судьба постигнет ее.Но Бореас не хотел на это смотреть. Предпочитал остаться здесь, во дворе, подголым небом, подальше от комнат и залов верхнего этажа, куда забрали девушку.Он был уверен, что сюда до него не долетит даже ее крик.

— Дурной это знак, птицы эти черные. — Клоченьдвижением головы указал на воронов, все еще сидящих на стенах икарнизах. — Скверный энто знак, та молодица, что на вороной кобылеприскакала. В скверном, говорю я вам, мы тута деле Филину служим. Балакают,мол, сам Филин уже не коронер вовсе и никакой не важный господин, а в розыскепребывает, како и мы. Что инператор на него зол, аж жуть. Как нас, сынки,инперские разом прихватят, будет нам беда, горемыкам.

— Да уж! — добавил второй стражник, усач вколпаке, украшенном перьями черного аиста. — Да уж! Скверно, ежелиинператор злой.