От странного комплимента Рамита залилась краской. Сбивчиво пробормотав что-то, она попыталась встать, но Алиса мягко усадила ее обратно.

– Подожди немного. Если ты попытаешься двигаться так быстро, у тебя закружится голова.

Добродушно погрозив Рамите пальцем, она вышла.

Девушка ощущала себя измотанной, однако журчание фонтана успокаивало. Она задумалась, вернулась ли уже Гурия, и начала было вновь вставать, но в этот момент во двор вышла Юстина с дымящимся чайником.

– Сядь, девочка, – твердо произнесла она. Налив пряного чая-масалы в фарфоровую кружку, Юстина дала ее Рамите. – Попей, прежде чем попытаешься что-либо сделать. – Сев в тени напротив девушки, женщина-маг натянула капюшон. Она напоминала своим видом мраморную статую. – Подобная работа изматывает сильнее, чем ты можешь предположить.

Рамита отпила чая. Он был сладким и крепким – как раз таким, как она любила.

– Спасибо, – сказала она и добавила шаловливо: – Дочь.

– Не называй меня так! – рявкнула Юстина. – Я тебе не «дочь», ты, язычница из глухомани!

– Баранази нехин глухомань! – гаркнула девушка в ответ. – А Лакх нехин языческий! Это ты язычница!

Как смеет эта наглая женщина критиковать ее родной город и ее народ?

– «Нехин»? Может быть, ты хотела сказать «не»? – спросила Юстина презрительно. – Найди словарь!

– Что такое «словарь»?

– Книга слов. Алиса не слишком-то хорошо справилась со своей работой, не правда ли? Или, возможно, это ты не очень хорошая ученица. Мне все равно, кто ты и откуда. Я не согласна с тем, как мой отец-маразматик с тобой поступил, и, будь на то моя воля, мы бы отправили тебя обратно. Если у кого-то и оставались сомнения относительно того, что он лишился разума, его женитьба на лакхской крестьянке их развеяла.

– Я нехин крестьянка, ядугара. Мой отец – торговец из Аруна-Нагара.

– Да мне вообще пофиг, одним ночным горшком владел твой отец-крестьянин или двумя, – зарычала Юстина. – Теперь ты в Гебусалиме, где вот-вот начнется война, и, какую бы цену мой идиот-отец не заплатил за право уложить тебя в постель, ты не стоишь ничего, если не забеременеешь по-настоящему быстро, будь оно все проклято. Поэтому советую тебе заткнуть свой наглый ротик, раздвинуть ножки, как хорошая маленькая шлюшка, и тогда ты, возможно, выберешься из всего этого живой.

Вспыхнув, Рамита занесла кулак. «Я тебе покажу!» – подумала она, но внезапно все ее тело замерло, а рубин Юстины засиял так ярко, словно был сделан из крови.

Ледяные глаза женщины-мага пригвоздили ее к сиденью.

– Никогда не поднимай руку на мага, – прошептала Юстина Мейрос. – Никогда, если у тебя нет сил убить его. – Встав, она обошла Рамиту, которая по-прежнему не могла пошевелиться. – Ты должна научиться контролировать свой темперамент, грязнокожая, или у первого же человека, который спровоцирует тебя, будут все основания для того, чтобы сжечь твое личико.

Сердце Рамиты беспомощно билось, а все ее тело взмокло от страха.

– Алиса научит тебя говорить, как мы, а я дам тебе несколько советов относительно того, с кем можно беседовать, а кого следует избегать. Но даже не думай, что ты – одна из нас. Пока ты не забеременеешь, ты всего лишь очень дорогая шлюха. Теперь выметайся.

На трясущихся ногах Рамита ринулась прочь.

– Кстати, что значит «ядугара», девчушка? – донесся до нее сзади холодный голос Юстины.

Рамита схватилась за колонну у входа в дворик. Ее ноги стали немного тверже. Она повернула голову.

– Посмотри в словаре, дочь, – сказала она четко и бросилась наутек.

К ее удивлению, Юстина лишь грубо расхохоталась.

Шатаясь, Рамита добралась до своей комнаты. Ей нужно было рассказать обо всем Гурии, однако, начав отодвигать висевшую на двери занавеску, она услышала ритмичные стуки и тихие девичьи крики. Осторожно заглянув внутрь, Рамита увидела огромное волосатое тело Йоса Кляйна, взгромоздившееся на Гурию, которая казалась под ним крошечной. Девушка зыркнула в сторону двери, будто знала, что Рамита там. Затем, выгнув спину, она отбросила голову назад, полностью отдавшись страсти.

Рамита скользнула прочь от двери и легла в свою огромную, одинокую кровать. Во сне ее преследовало лицо Казима.

– Муж, Гурия рассказала мне о святилище Сиврамана здесь, в Гебусалиме, – с гордостью произнесла Рамита на рондийском.

Это была неделя растущей луны, и она пила с мужем кофе. Рамите не разрешалось покидать территорию дворца, а Гурия могла это делать, пусть и под охраной и только в дневное время. На рынке специй ее подруга увидела лакхского торговца, узнав у него, что в городе есть маленький омалийский храм.

– И что? – рассеянно спросил ее муж, читая очередное письмо. – В Гебусалиме есть святилища корианской, солланской, джа’аратхской и амтехской веры – всех религий, которые исповедуют в Антиопии.

– Но это моя религия, муж, и я хочу там помолиться.

Период ее наибольшей плодовитости будет длиться до конца полнолуния. Прошлой ночью Мейрос, впервые с момента их приезда в Гебусалим, пришел в ее покои, однако мужественность подвела его, и он пошаркал прочь, оставив Рамиту нетронутой и униженной. Она знала, что существуют вещи, помогающие женщинам возбуждать мужчин, но не имела представления, что именно нужно делать. Так что, раз у мужа не получалось, все было в руках богов. Именно поэтому поход в святилище был так важен.

– Сивраман ездит на огромном быке. Он наделяет нас животным духом плодовитости, – пояснила она.

Мейрос почувствовал себя очень некомфортно, а девушка мысленно улыбнулась. Я могу заставить этого ядугару покраснеть!

В итоге он согласился, чтобы пандит из святилища пришел благословить их. Следующим вечером Гурия пригласила в Казу Мейрос старца по имени Омпрасад. Он был таким худым, что напоминал живой скелет. Его спутанная седая борода доходила ему до живота, а хромал он так, словно исходил всю Антиопию вдоль и поперек, что, впрочем, было правдой. Изодранная набедренная повязка едва прикрывала его причинное место. Кроме нее, единственным предметом одежды на старце была грязная оранжевая накидка. На левой руке у него не было пальцев – лишь покрытые шрамами, обожженные обрубки. Вдобавок от него ужасно воняло.

Рамита взглянула на Гурию:

– Мой муж не позволит провести церемонию, пока наш гость не будет чистым.

Глаза Гурии шаловливо блеснули.

– Олаф! – позвала она громко.

Когда пандит Омпрасад опустился в мраморную ванну с теплой водой, на его лице читалось такое блаженство, что Рамита испугалась, как бы он не испустил дух прямо там. Отмывая его, слуги бросали на девушек неодобрительные взгляды. Те их игнорировали. «Они что, считают себя лучше святого лакхского старца? – подумала Рамита. – Но им придется делать то, что сказали».