Гарднер принял их.

— Ты не должен был соглашаться меньше чем за три вагона, —говорила ему той ночью Бобби, когда они сидели у камина, каждый с сигаретой вруке, а на улице завывал ветер. — Ведь это хорошие стихи. По крайней мере,большинство из них.

— Знаю, — ответил Гарднер. — Но если бы не эти дрова, я бызамерз. Полвагона позволят мне как-нибудь дотянуть до весны. — Он подмигнул ей.— Кроме того, издатель — уроженец Коннектикута. Это вполне в стиле тамошнихжителей.

Она раздраженно топнула ногой.

— Ты шутишь?

— Нисколько.

Она рассмеялась, и он звучно поцеловал ее, а позже затащил впостель, и они всю ночь проспали в обнимку. Он вспомнил, как вдруг проснулсятогда и, прислушиваясь к завываниям ветра и сжимая ее в объятиях, подумал: какхорошо было бы, если бы так продолжалось вечно! Но этому не суждено былослучиться. В системе мироздания не наблюдалось ничего вечного, да и само слово«вечность» было глупым и надуманным.

Наутро Бобби, как это частенько случалось, предложила емуденьги, и Гарднера, как всегда, это разозлило. Он был вынужден брать их у нее,хотя на душе у него при этом скребли все кошки мира.

— Знаешь, как называются те, кто берет деньги послепроведенной в одной постели ночи? — спросил он.

Она замерла.

— Ты что, считаешь меня шлюхой?

— А себя, очевидно, твоим сутенером, — улыбнулся он.

— Ты намерен завтракать, Гард, или портить мне нервы?

— А как насчет того, чтобы совместить это?

— Нет, — отрезала она, и Гард увидел, что она не на шуткурассержена. Я ведь только шучу, как она не понимает? — думал он, — ведь онавсегда отлично понимала, когда я шучу. Хотя, конечно, она ведь не знала сейчас,что он шутит; да и шутил ли он? Он действительно хотел побольнее уколоть ее зато, что она унижает его своей готовностью помогать ему. Он сам имеет правовыбирать, как ему жить, и никто не должен вмешиваться в это.

Конечно, он не хотел, чтобы Бобби уезжала. С ней было хорошов постели, но это не являлось главным. Главным являлось то, что Бобби былахорошим другом. С друзьями легко разбежаться, гораздо труднее их находить.

Бежишь от друзей? Или прогоняешь их от себя? Зачем, Гард?

— Я хочу завтракать, — отступил он, — и прошу прощения замои слова.

— Все в порядке, — ответила она, отвернувшись так быстро,что он не успел увидеть ее лица. Но ее голос при этом дрожал, как будто онаедва сдерживала поток слез. — Больше я никогда не буду предлагать денег гордымянки.

Что ж, он и сам не хотел бы брать у нее деньги. Никогда.

Другое дело «Поэтический марафон по Новой Англии».

Там ему платили деньги. Три сотни вперед и три сотни поокончании турне. Хотя дело было, конечно, не только в плате. Еще ему выдалиЧЕК.

Наличные деньги позволяли вовсю сорить ими, пользуясь каждойвозможностью. Заказывать еду в номер, стричься у гостиничного парикмахера, еслитаковой имелся, покупать новые туфли взамен растоптанных, смотреть бесконечныевидеофильмы… Но ЧЕК — он значил нечто большее. Он вселял УВЕРЕННОСТЬ.

Бобби Андерсон пыталась выкопать странный предмет из земли.

Джим Гарднер с «Марафоном» путешествовал по Новой Англии.

Занятия разные, результат один и тот же.

Сидя в баре с Роном Каммингсом, своим менеджером, и попиваявиски, Джим думал, мог ли бы он преодолеть в себе это огромное желаниенапиться.

Рон Каммингс был хорошим, серьезным поэтом, которомуповезло: деньги сыпались на него отовсюду. «Я богат, как Медичи», — любилговаривать он. Его семья почти девятьсот лет занималась текстильнойпромышленностью, и сейчас владела большей частью текстильных предприятийНью-Хэмпшира.

Родственники считали Рона сумасшедшим, но именно потому чтоРон был вторым сыном в семье, а первый сын не был сумасшедшим (то естьинтересовался текстильной промышленностью), они позволяли Рону заниматься тем,чем он хочет. Он писал стихи, читал их, почти постоянно бывал пьян. Это былмоложавый мужчина с лицом телегероя.

Гарднер никогда не видел, чтобы Рон что-нибудь ел, кромесоленых орешков и рыбных крекеров. Еще одной особенностью Рона было то, что егосовершенно не тревожили проблемы собственного пьянства.

Выпив по нескольку порций виски, Рон и Джим вышли на улицу снамерением найти кэб.

По небу, приближаясь к ним, ползла черная туча. Сейчас онаподхватит меня и унесет с собой, подумал Гарднер.

Хотя, конечно, не в страну Оз.

Невдалеке показался кэб. Они подозвали его. Водительпоинтересовался, куда они хотят ехать.

— В страну Оз, — прошептал Гарднер.

Рон хихикнул:

— Он имеет в виду какое-нибудь местечко, где можно выпить ипотанцевать. Что бы вы нам посоветовали?

— Что-нибудь придумаем, — ухмыльнулся водитель.

Гарднер ухватился рукой за плечо Рона и воскликнул:

— Буря, скоро грянет буря!

— Ничего, я скоро догоню тебя по количеству выпитого, —усмехнулся Рон.

Проснувшись на следующее утро, Гарднер обнаружил себялежащим в ванне, наполненной холодной водой. На нем был его лучший костюм.Некоторое время он с недоумением рассматривал свои побелевшие пальцы. Онинапоминали рыбьи плавники. Вероятно, он киснет в ванне уже давно, решил он.Вряд ли, когда он набирал воду, он сразу предпочел холодную. Но вспомнить, какэто происходило на самом деле, он не смог.

В шкафчике ему удалось разыскать полупустую бутылку бурбона,источавшую пленительный аромат. Не стоило бы этого делать, — промелькнуло унего в голове, а губы уже тянулись к горлышку бутылки. Он выпил. Потом отпилеще глоток.

Когда он вновь пришел в себя, то обнаружил, что стоит вспальне с трубкой в руке. Куда это он хотел звонить? Ах, да! Каммингсу.

Голос приятеля был не лучше его собственного.

— Ну, и что же мы с тобой натворили? — хрипло спросилГарднер.

— Натворили? — повторил за ним Каммингс, и в трубкевоцарилась тишина. Думает, — решил Гарднер. Подождав, он хот??л было окликнутьприятеля, но тут Рон наконец отозвался:

— Ничего не натворили.

Гарднер немного расслабился.