В мрачном темном коридоре стоял отвратительный запах. Слевана двери я разглядел надпись: «Управляющий». Посредине коридора тусклаяэлектрическая лампочка освещала дверь лифта. Я поднялся на третий этаж и нашелквартиру 309.

Эвелин Харрис стояла в дверях, вглядываясь в полумраккоридора опухшими со сна глазами. Она не выглядела ни робкой, ни невинной.

— Что вам нужно? — спросила она скрипучим голосом.

— Я представитель железнодорожной компании. Пришел уладитьвопрос о вашем чемодане.

— О Господи! — проскрипела она. — Зачем было приходить втакую рань? Неужели непонятно, что девушке, которая работает ночами, тоже нужнокогда-то поспать.

— Извините, — сказал я, ожидая, что Эвелин пригласит менявойти.

Она продолжала стоять в дверях. Через ее плечо я увидел вкомнате раскладушку, на которой лежала подушка в мятой наволочке и такое жемятое покрывало.

— Мне нужен от вас только чек. — Она смотрела на менявраждебно и недоверчиво, и на лице ее была написана жадность.

Эвелин была блондинкой и, кажется, натуральной — я не видели намека на темную линию у корней волос. На ней была мятая оранжевая пижама,поверх которой она набросила халат, небрежно придерживая его на груди левойрукой. Судя по коже на руке, ей было уже под восемьдесят. Глядя на ухоженноелицо, ей можно было дать двадцать два. Оценить фигуру было трудно, но, судя попозе, она была молодая и гибкая.

— Ну ладно, — сказала наконец Эвелин, — проходите.

Я вошел в комнату. Она поправила одеяло и уселась на крайраскладушки.

— Стул возьмите вон там, в углу. Приходится убирать его,когда ставлю раскладушку. Что вы хотите?

— Я хотел бы уточнить некоторые подробности по вашей жалобе.

— Я уже рассказала вам все подробности, — раздраженноответила она. — Я должна была запросить две сотни долларов. Потом вы оценилимой реальный ущерб в семьдесят пять долларов. Если вы опять хотите меня надуть,не тратьте зря свое и мое время. И никогда не звоните мне раньше трех часовдня.

— Извините, — сказал я.

На полочке у изголовья лежала пачка сигарет и пепельница.Эвелин достала сигарету и закурила.

— Продолжайте. — Она глубоко затянулась. Я достал своисигареты и тоже закурил.

— Я думаю, что управление удовлетворит вашу жалобу послетого, как мы с вами уточним пару вопросов.

— Это уже лучше, — проворчала она. — Какие у вас вопросы?Чемодан стоит в подвале, если вам нужно на него посмотреть. Один из его угловраздавлен. Отколовшиеся щепки изорвали мои колготки и одно из платьев.

— А у вас сохранились платье и колготки? — спросил я.

— Нет. — Она отвела взгляд.

— Судя по нашим записям, — продолжал я, — вы жили в Оуквьюпод именем Эвелин Делл.

Она выдернула изо рта сигарету и с негодованием уставиласьна меня.

— Ну ты и ищейка! Не удивительно, что тебе глаз подбили!Какое вам дело, под каким я именем там жила? Чемодан-то вы помяли!

— Железнодорожная компания, когда выплачивает такого родавозмещение, должна иметь надежное подтверждение.

— Ладно, я дам вам расписку. Если хотите, могу расписатьсяЭвелин Делл. Меня зовут Эвелин Делл Харрис. Я могу подписать и Эвелин Рузвельт,если это поможет.

— Здесь вы живете под фамилией Харрис?

— Ну конечно. Эвелин Делл — это моя девичья фамилия. АХаррис — фамилия мужа.

— Если вы замужем, мужу придется подписаться вместе с вами.

— Еще чего! Я уже три года не видела Билла Харриса.

— Развелись? — спросил я.

— Да, — ответила она после небольшого колебания.

— Видите ли, — объяснил я, — если железнодорожная компанияплатит возмещение и берет расписку, там обязательно должна быть подписьвладельца имущества. А без подписи обязательство считается невыполненным.

— Вы хотите сказать, что мне не принадлежит мой собственныйчемодан?

— Начальник отдела жалоб очень пунктуален, миссис Харрис, —начал я. — Он требует…

— Мисс Харрис, — перебила она.

— Хорошо, мисс Харрис. Начальник отдела жалоб всегдапридирается к мелочам. Он послал меня выяснить, почему вы поехали в Оуквью подименем Эвелин Делл вместо Эвелин Харрис.

— Передайте ему мои поздравления, — угрюмо сказала она. — Ипусть он удавится.

Я вспомнил выражение жадности в ее глазах, когда она стоялав коридоре.

— Ну что же. — Я встал со стула. — Так я ему и передам.Извините, что побеспокоил. Я не знал, что вы работаете по ночам.

Я двинулся к двери и уже выходил в коридор, когда сзадиснова раздался ее голос:

— Подождите минуту. Вернитесь и сядьте.

Я стряхнул пепел с сигареты в пепельницу и снова сел.

— Вы говорили, что пытаетесь протолкнуть решение о моейкомпенсации?

— Правильно.

— Но вы же работаете на железнодорожную компанию.

— Мы хотим, чтобы эта жалоба не висела на нашем отделе.Конечно, если мы не сможем разобраться, придется передать ваше дело вюридический отдел — пусть они занимаются с вами.

— Мне не хотелось бы доводить дело до суда.

— Нам тоже.

— Я ездила в Оуквью по делам, — сказала она. — Это мое дело,к вам оно не имеет никакого отношения.

— Нас не интересуют ваши дела. Мы хотим только знать, почемувы использовали чужое имя.

— Оно совсем не чужое. Это мое имя.

— Боюсь, что я не смогу это объяснить начальнику отдела.

— Ладно, — сказала она. — Я поехала туда, чтобы получитьсведения кое о ком.

— Вы можете назвать этого человека?

Она раздумывала так долго, что пепел с ее сигареты свалилсяна пол.

— Один человек послал меня в Оуквью собрать сведения о егожене.

— Мне придется это проверить. Вы можете дать его имя иадрес?

— Могу, но не дам.

Я достал блокнот и неуверенно сказал:

— Пожалуй, я мог бы на этом остановиться, но боюсь, чтоотдел жалоб таким объяснением не удовлетворится. Из-за этой путаницы с именамиони потребуют, чтобы я выяснил все о вашей поездке.

— А вы можете помочь покончить с этим делом? Когда я смогуполучить чек?