вырисовываются как раз те самые годы — целых 3 года! — проведенные Павлом в «школе Иисуса», потребовавшиеся на то, чтобы новое мировоззрение могло быть Савлом полностью изучено, проработано и прочно усвоено!

Причем, понимание того, что никаких мистических видений не может быть достаточно для преобразования убежденного, хорошо образованного и имеющего развитый интеллект, противника в активного сторонника, имеется и в традиционном христианстве! И именно поэтому в книге Деяний Апостолов написано, что Савл, после обращения, был наставляем/обучаем сначала братией в Дамаске, а затем — и братией, включая самих Апостолов, в Иерусалиме. Однако, как мы уже знаем, с этими утверждениями имеется «одна маленькая проблемка» — их, прямо и недвусмысленно, опровергает сам Павел!

Поэтому, более доверяя тому, что пишет о себеон сам, чем тому, что написано о немкем-то, приходится отказать в достоверности сведениям книги Деяний, и принять, как достоверные, сведения Павла о том, что обучаем он был лично Иисусом. При этом все попытки истолковать слова Павла о личном общении с Иисусом, как «мистические видения», не могут быть приняты в качестве адекватного объяснения, причем не только по причине невозможности «видениями» заменить образования.

В том же Послании к Галатам, Павел говорит о том, что в случае каких-либо «видений», в ходе которых будет даваться информация, противоречащая тому, чему галатийцы были им обучены, приоритет должен однозначно отдаваться невидениям, а тому, что они получили в результате обучения! Вот, что он пишет: «Но если кто-то возвестит вам Весть, отличную от той, что была возвещена — даже если это буду я сам или ангел с неба — да будет он проклят!» (Гал.1:8, перевод РБО).

Разве мог такие радикальные слова сказать человек, который, согласно традиционному пониманию и толкованию, некогда сам полностью поменял свое мировоззрение именно на том основании, что он пережил какие-то видения, в которых ему было велено принять нечто, противоречащее его убеждениям?! Как-то совсем нелогично было бы, после такого собственного жизненного опыта, категорически требовать от других проклясть хоть бы даже и «ангела с неба», если тот вдруг возвестит нечто противоположное ранее привитым им убеждениям…

Так что, традиционную версию обращения Савла Тарсянина в того, кого мы привыкли называть Апостолом Павлом, нам придется полностью оставить в стороне, как не выдерживающую критики, в том числе и по причине ее полного противоречия сведениям самого Павла.

И если, таким образом, можно с полной уверенностью говорить о том, что Савл Тарсянин был обращен и образован лично самим — вполне себе живым и здоровым! — Иисусом, то с той же уверенностью можно говорить и о том, что когда спустя 3 года после возвращения из Аравии, он вновь покинул Дамаск и, зайдя на пару недель в Иерусалим, отправился в Сирию и Киликию, был Павел вовсе не один, а начал он свою деятельность вместе с Иисусом.

Об этом можно судить не только исходя из заявлений Павла насчет его прямых контактов с Иисусом, но и по результатам той миссии, которую он проводил. Я имею в виду то, что общины, основывавшиеся в тот период, представляли собой нечто, весьма далекое от понятия «религия», но зато очень близкое к тому образцу, по которому функционировала самая первая община, созданная Иисусом-проповедником — община его первых учеников и последователей!

Спустя многие годы, Павел напишет весьма критическое письмо в адрес общины христиан в городе Коринфе. Из этой его критики мы узнаем, в частности, о недовольстве Павла тем, как протекают их совместные регулярные встречи, и вот, что он пишет на сей счет: «Так вот, хотя вы и собираетесь вместе, это нельзя назвать Трапезой Господней. Каждый из вас налегает на собственную трапезу. И вот один уходит голодный, а другой сыт и пьян» (1Кор.11:20–21, совр. русский перевод, РБО).

Обратим внимание, Павел здесь критикует коринфян за то, что их встречи проходят, как «светские вечеринки», за едой и вином, да, к тому же, еще и так, что «один уходит голодный, а другой сыт и пьян», но, при этом, совершенно не задается никакими патетическими вопросами, типа: «Коринфяне, как вам вообще могло прийти в голову проводить ваши общие собрания в такой форме?!.».

Почему же? Надо думать, лишь потому, что ему было хорошо известно, что ничего тут коринфяне сами не измышляли, а как их изначально научили проводить общие встречи в формате общих вечеринок, с едой и вином, так они, собственно, их и проводят! А вот кто же это мог их научить такому, вот, образу проведения общих встреч? Сам ли Павел, основную часть своей жизни воспитывавшийся, все-таки, в фарисействе, предусматривавшим строжайшую регламентацию всего и вся, а отнюдь не вольницу дружеских посиделок с вином?

Очень и очень вряд ли. Тем более что вольнолюбие в общине распространялось отнюдь не только на формат проведения общих сборов. Тут и в сфере сексуальных отношений, как следует из Послания, тоже было явно слабовато с регламентацией, и каждый, судя по всему, сам решал, что здесь допустимо, а что нет!..

Так, Павел пишет, что до него дошел слух, что кто-то из членов общины имеет сексуальные отношения с собственной, судя по всему, мачехой («женой своего отца»), а община спокойно смотрит на это «сквозь пальцы», даже и не думая осуждать и пресекать подобный, в общем-то, инцест (1Кор.5:1–2). Павел в ужасе и ярости шлет указания немедленно и жестоко все пресечь, что, с его стороны, вполне понятно. Но непонятно здесь (как и в случае с формой проведения общих встреч), каким же таким образом в общине, если она была основана бывшим фарисеем, могла возникнуть именно такая, вот, «интересная» атмосфера?!.

Хотя, может быть, коринфяне попросту, что называется, «понахватались» этого «из мира»? Увы, такая версия не проходит. Такого рода поведение в греко-римской культуре считалось крайне предосудительным, извращенным и наказуемым! О чем, собственно, пишет и сам Павел, заявляя, что в общине допускается то, о чем «не слышно даже у язычников» (1Кор.5:1).

А это означает, что образ мышления, который у коринфских христиан стал развиваться, захлестывая далеко за все рамки общественно-допустимого, их община восприняла изначально, а не «заразилась» им потом! И кто же это мог привить коринфянам такой образ мышления, из которого у них получилось выстроить комплекс этических представлений, допускавших совершенно уже общественно-недопустимое?

Бывший фарисей Савл? Или бывший главарь разбойников Иешуа? Тот, кто с молоком матери впитал представление, что жизнь надо обустраивать по строгим, общественно-одобряемым, нормам? Или тот, кто в разбойном прошлом привык к общественно-одобряемому относиться с презрением, и у кого, в бытность проповедника, в народе сформировалась репутация