Глава 10

Слова, которые стоят дела

Наступила тишина, вызванная шоком, но в ней все продолжала звенеть эта поразительная фраза. Ошеломленный, Марескаль напоминал боксера, рухнувшего от удара в солнечное сплетение. Брежак, которому все еще угрожал револьвером Совину, казалось, растерялся не меньше.

И внезапно раздался взрыв смеха, нервного, непроизвольного, однако разрядившего своим весельем тяжелую атмосферу комнаты. Это смеялась Орели: озадаченная физиономия комиссара вызвала у нее приступ бурного хохота. Из-за того, что забавную фразу громко произнес именно тот, кого она выставила посмешищем, у девушки даже слезы из глаз потекли: «Марескаль – дурак!»

Марескаль смотрел на нее с нескрываемым беспокойством. Как могло случиться, что в том ужасном положении, в каком находилась жертва, трепещущая в когтях своего врага, она вдруг разразилась таким радостным смехом?

«Неужели положение дел настолько изменилось? – должен был задаться он вопросом. – Но что могло измениться?»

И без сомнения, ему следовало бы связать смех девушки с ее на удивление спокойным поведением с самого начала поединка. На что она надеялась? Как могла, оказавшись в самом центре событий, вроде бы принуждавших ее встать на колени, сохранять точку опоры?

Все это и впрямь выглядело как-то странно, наводя на мысль о ловко расставленной ловушке. В доме притаилась опасность. Но с какой стороны надобно ждать угрозу? Да и как Марескаль мог предположить, что произойдет нападение, коли он принял все возможные предосторожности?

– Если Брежак попытается бежать, тем хуже для него… сразу пулю между глаз, – приказал он Совину.

Затем он подошел к двери и открыл ее:

– Эй, там, внизу, ничего нового?

– Патрон?

Комиссар перегнулся через перила:

– Тони?.. Лабонс?.. Никто не входил?

– Нет… нет…

Все более тревожась, он быстро вернулся в кабинет. Брежак, Совину и Орели оставались на прежних местах. Вот только… произошло нечто неслыханное, невероятное, невообразимое и фантастическое, от чего у комиссара отнялись ноги и он замер в дверном проеме. Совину держал во рту незажженную сигарету и смотрел на него так, словно хотел попросить огонька!

Кошмарное видение, настолько противоречащее реальности, что Марескаль поначалу отказывался придать ему тот смысл, который оно в себе заключало. Совину – в нарушение всех правил, за что, разумеется, он будет наказан, – захотел покурить и просит у начальника огонька, вот и все. Зачем выдумывать что-то еще? Но тут лицо Совину озарилось насмешливой улыбкой, такой лукавой и дерзкой, что Марескаль не мог больше обманывать самого себя. Совину, его подчиненный Совину, на глазах превращался в другого человека, переставая быть агентом полиции и переходя в противоположный лагерь. Совину оказался…

В обычных обстоятельствах, к каким он был привычен в силу своей профессии, Марескаль вряд ли бы сразу принял такой чудовищный факт. Но самые фантасмагорические события казались ему естественными, когда дело касалось того, кого он называл «человеком из скорого поезда». И хотя Марескаль был не в силах признаться даже самому себе в необходимости целиком и полностью подчиниться ненавистной реальности, спрятаться от очевидного было невозможно. Как невозможно было не понять, что Совину, выдающийся полицейский агент, которого рекомендовал ему неделю назад сам министр, на деле является дьявольским персонажем, арестованным им сегодня утром и находящимся сейчас в тюрьме префектуры, в кабинете антропометрической службы.

– Тони! – завопил комиссар, вновь выскочив на лестницу. – Тони! Лабонс! Поднимайтесь же, черт вас возьми!

Он звал, вопил, он выбивался из сил и бился в перила, как шмель в оконное стекло.

Запыхавшись, его люди подбежали к нему.

– Совину… – проблеял он. – Вы знаете, кто этот Совину? Это же тот самый тип, что утром… тот тип из дома напротив, только переодетый…

Тони и Лабонс были ошеломлены не меньше своего начальника.

Марескаль неистовствовал. Он втолкнул их обоих в кабинет, а потом, вооружившись револьвером, заорал:

– Руки вверх, бандит! Руки вверх! Лабонс, возьми и ты его на мушку!

Пристроив на письменном столе маленькое карманное зеркальце и не делая лишних движений, господин Совину принялся аккуратно разгримировываться. Он даже осмелился положить рядом с собой браунинг, которым несколькими минутами ранее угрожал Брежаку.

Одним прыжком Марескаль оказался возле стола. Схватил оружие и тотчас отступил, вытянув вперед обе руки:

– Сдавайся, или я стреляю! Слышишь, негодяй?

Но негодяй, похоже, нисколько не волновался. И хотя с расстояния всего трех метров в него целилось сразу несколько браунингов, он продолжал методично выщипывать волосяной пушок, с помощью которого были выложены бакенбарды на щеках и придана необычайная густота бровям.

– Я стреляю! Стреляю! Слышишь, каналья? Считаю до трех и стреляю! Один… два… три.

– Ты делаешь глупость, Родольф, – свистящим шепотом произнес Совину.

И Родольф сделал глупость. Он точно обезумел. Выстрелил с двух рук, наугад… он стрелял по камину, по картинам, ведя себя по-дурацки, словно убийца, которого опьяняет запах крови и который, удар за ударом, всаживает кинжал в еще трепещущий труп. Брежак пригнулся, не желая стать мишенью. Орели не двигалась с места. Раз ее спаситель не пытался ее защитить, раз он позволял событиям разворачиваться самим по себе, значит бояться нечего. Она абсолютно доверяла ему и даже пыталась улыбаться. При помощи носового платка с нанесенной на его уголок жирной мазью Совину снимал с лица румяна. И постепенно все больше превращался в Рауля.

Всего прозвучало шесть выстрелов. Потянуло дымом. Разбитые стекла, осколки мрамора, испорченные картины… стало похоже, будто комнату брали штурмом. Марескаль, стыдясь своего приступа безумия, удовольствовался тем, что сказал обоим агентам:

– Ждите меня на лестнице. И как только позову, бегите сюда.

– Послушайте, патрон, – начал Лабонс, – раз Совину больше не Совину, так, может, нам лучше упаковать этого типа? Мне он никогда не нравился, с того самого дня, когда вы неделю назад наняли его. Согласны? Запакуем его все втроем?

– Делай то, что тебе говорят, – приказал Марескаль, которому соотношение три к одному казалось явно недостаточным.

Он вытолкал обоих агентов на лестничную площадку и закрыл за ними дверь.

Совину, завершая свое преображение, вывернул куртку, поправил узел галстука и поднялся. Теперь перед ними предстал совершенно другой человек. Низенький полицейский, тщедушный и даже жалкий, превратился в стройного молодого мужчину, хорошо одетого и изящного, в котором Марескаль обрел своего постоянного преследователя.

– Приветствую вас, мадемуазель, – произнес Рауль. – Позвольте наконец представиться: барон де Лимези, исследователь… и полицейский, вот уже целую неделю. Вы сразу меня узнали, не правда ли? Я догадался об этом еще внизу, в вестибюле… Пожалуйста, мадемуазель, не говорите ни слова, хотя смеяться можете вволю. Ах,