На ее решение повлиял страх отчима. Словно подхваченная грозовым вихрем, она бросилась к себе в комнату и вскоре появилась на пороге с дорожной сумкой в руках. Брежак также уже собрался. Они оба имели вид преступников, которым остается рассчитывать лишь на немедленное бегство. Они спустились по лестнице и прошли через вестибюль.

И тут раздался звонок.

– Слишком поздно, – вздохнул Брежак.

– Нет, не верю, – проговорила она, вновь окрыленная надеждой. – Наверное, это он, он пришел и…

Она думала о своем друге с монастырской террасы. Он поклялся никогда не оставлять ее и спасти пусть даже в самую последнюю минуту. Разве для него существовали препятствия? Разве он не повелевал событиями и людьми?

Снова позвонили.

Из столовой появился старый слуга.

– Открой, – негромко велел ему Брежак.

За дверью слышались перешептывания и топот сапог. Потом раздался стук.

– Открывай же, – повторил Брежак.

На крыльце стоял Марескаль в сопровождении троих мужчин – из тех, в чьей профессии нельзя было сомневаться. Опершись на лестничные перила, девушка простонала, но так тихо, что ее услышал только Брежак:

– О боже, это не он.

Завидев своего подчиненного, Брежак приосанился:

– Что вам угодно, месье? Я запретил вам приходить сюда.

– Я здесь по долгу службы, – осклабившись, ответил Марескаль. – Приказ министра.

– Приказ, относящийся ко мне?

– К вам, равно как и к мадемуазель.

– А кто вам приказал притащить с собой эту троицу?

– Право, никто! – рассмеялся Марескаль. – Случай… Они прогуливались неподалеку… мы поболтали… Но как бы их появление вас ни огорчало, они…

Войдя, он тотчас обратил внимание на две дорожные сумки:

– О-о, собрались отправиться в путешествие?.. Еще минута – и я бы провалил свое задание.

– Господин Марескаль, – твердым голосом произнес Брежак, – если вам надобно выполнить приказ, сделать мне какое-либо сообщение, то покончим с этим, и поскорее, прямо здесь.

Слегка склонив голову, комиссар жестко произнес:

– Обойдемся без скандала, Брежак, не надо глупостей. Никто еще ничего не знает, даже мои люди. Объяснимся у вас в кабинете.

– Никто ничего не знает… о чем, месье?

– О том, что происходит, и у кого тут неприятности. Если даже ваша падчерица ничего вам не сказала, полагаю, она согласится, что объяснение без свидетелей будет гораздо предпочтительнее. Вы согласны, мадемуазель?

Бледная как смерть, Орели не отпускала перил, – казалось, она вот-вот упадет.

Поддержав ее, Брежак произнес:

– Поднимемся.

Она позволила проводить себя; Марескаль немного задержался, чтобы впустить своих людей:

– Вы, все трое, не покидайте вестибюль и никого не впускайте и не выпускайте, понятно? А вы, лакей, ступайте на кухню и оттуда ни шагу. Если сверху донесется шум ссоры и я свистну в свисток, Совину придет мне на помощь. Понятно?

– Да, – ответил Лабонс.

– Не оплошаете?

– Нет, патрон. Вы же знаете, мы не школяры какие-нибудь и всегда готовы выступить вместе с вами.

– Даже против Брежака?

– Еще бы, черт возьми!

– Ах да, бутылка… Давай ее мне, Тони!

Схватив бутылку, а вернее, картонную коробку, куда ее положили, он, покончив с распоряжениями, поднялся по ступенькам и хозяйским шагом вошел в кабинет, откуда его позорно выгнали менее полугода назад. Для такого наглеца, как Марескаль, это была настоящая победа! И он давал это понять, когда важно, стуча каблуками, прохаживался по комнате, разглядывая висевшие на стенах портреты: Орели малышка, Орели маленькая девочка, Орели – юная девушка…

Брежак попытался протестовать, но Марескаль быстро осадил его:

– Бесполезно, Брежак. Понимаете, ваша слабость заключается в том, что вы не знаете, какое оружие у меня есть против мадемуазель и, соответственно, против вас. Когда же вы все узнаете, то, возможно, решите, что вам остается лишь смириться.

Стоя лицом к лицу, враги грозными взглядами разили один другого. Обоих обуревала ненависть, вобравшая в себя противоположные честолюбивые устремления, противоположные побуждения, но главное – соперничество в страсти, до предела обостренное последними событиями. Возле них, застыв в ожидании, сидела на стуле Орели.

Марескаль несказанно удивился, заметив, что она, похоже, снова владела собой. Утомленная и осунувшаяся, девушка тем не менее больше не выглядела слабой и загнанной добычей, как в начале его атаки. Она приняла тот самый строгий вид, какой он видел у нее на скамье в пансионе Святой Марии. Ее широко открытые глаза, мокрые от слез, бежавших по бледным щекам, смотрели прямо перед собой. О чем она думала? Очутившись на дне пропасти, некоторые иногда из нее выбираются. Считала ли она, что Марескаль способен на жалость? Был ли у нее план защиты, который позволил бы ей избежать правосудия и наказания?

Марескаль ударил кулаком по столу:

– Что ж, пора!

И, отойдя от девушки, он так близко подступил к Брежаку, что тот невольно сделал шаг назад.

Помолчав немного, Марескаль начал свою обличительную речь:

– Я буду краток. Факты, и только факты, причем некоторые из них уже вам известны. Вообще-то, они известны всем, Брежак, просто большинство из них никто, кроме меня, не может подтвердить! Не пытайтесь ничего отрицать; я сейчас все вам расскажу. Вот эти факты, они занесены в протокол. Итак, двадцать шестого апреля…

Брежак вздрогнул:

– Двадцать шестого апреля мы встретились с вами на бульваре Османа.

– Да, в тот день, когда ваша падчерица покинула ваш дом.

И Марескаль с нажимом добавил:

– А еще в тот день в скором поезде, идущем в Марсель, было совершено тройное убийство.

– Что? При чем здесь убийство? – спросил озадаченный Брежак.

Комиссар знаком велел ему не торопиться: все, мол, будет разъяснено в свое время, в хронологическом порядке.

– Итак, двадцать шестого апреля в вагоне номер пять скорого поезда ехали всего четыре пассажира. В третьем купе были англичанка мисс Бейкфилд, воровка, и барон де Лимези, так называемый исследователь. В последнем же купе находились двое мужчин, братья Лубо, проживающие в Нейи-сюр-Сен.

Рядом, в четвертом вагоне, помимо множества пассажиров, никакой роли не игравших и ни к чему не причастных, ехал, во-первых, комиссар международной службы розыска преступников, а во-вторых, молодой человек с девушкой. Последние двое занимали одно купе; они быстро погасили свет и опустили шторы, как делают путешественники, намеревающиеся лечь спать, а также те, кто хочет скрыться от чужих глаз, в том числе и от глаз комиссара. Комиссар – это я. Я выслеживал мисс Бейкфилд. Молодой человек – это Гийом Ансивель, подпольный биржевой маклер и грабитель, часто бывавший в этом доме. Он и его подруга уехали тайно.

– Вы лжете! Лжете! – возмущенно воскликнул Брежак. – Орели вне всяких подозрений.

– Я вам не сказал, что этой подругой была именно мадемуазель, – возразил Марескаль.

И холодно продолжил:

– До Лароша