книги, стоившей ему десяти лет усилий, и, со своей стороны, выражал восхищение книгой «Прагматизм», присланной ему Джеймсом. По его словам, «Прагматизм» – это программа философии будущего, которая должна прийти на смену интеллектуализму. Наибольшее сходство с собственными взглядами он нашел в главе «Прагматизм и гуманизм», где Джеймс показывал, что для рационализма реальность существует в готовом и завершенном виде, тогда как для прагматизма она всегда находится в состоянии становления. Это, по словам Бергсона, – «формула метафизики, к которой, я убежден, мы придем, к которой мы уже давно бы пришли, если бы не оставались под обаянием платоновского идеализма». Но здесь же Бергсон, как часто бывало в их переписке, отмечает и важный пункт расхождений, подчеркивая, что верит «в изменчивость реальности, а не в изменчивость истины. Если бы мы умели согласовывать свою способность к интуиции с подвижностью реального, разве не было бы такое согласование чем-то постоянным, а истина, которая и есть само это согласование, не была бы причастна постоянству?»[377] Таким образом, Бергсон придерживается. как отмечалось выше, вполне традиционного понимания истины: он ведь часто подчеркивал, что интуиция и интеллект – в своей сфере – могут достичь абсолютного, хотя и не рассматривал последнее как абсолютную истину. Как вытекает из приведенных выше слов, именно в трактовке истины он видел одно из важнейших различий своего учения и прагматизма Джеймса. Впрочем, вскоре оценка Бергсоном этой стороны концепции Джеймса, как мы увидим, претерпит изменения.

С головой уйдя в работу, Бергсон не отгораживался глухой стеной от окружающего мира. Ему, разумеется, не безразлична была реакция на «Творческую эволюцию», и он всегда с благодарностью откликался на положительные оценки его деятельности, появлявшиеся в печати. Он выкраивал время для общения с людьми, интересовавшимися его философией. А вот светские обязанности скорее тяготили его; он учтиво, но вполне решительно отказывался от многих присылавшихся ему приглашений на мероприятия, где ему отводилась чисто «представительская» роль.

Об этом периоде жизни Бергсона хорошее представление дают воспоминания швейцарского философа Исаака Бенруби[378]. Он познакомился с Бергсоном в 1904 г. на 2-м философском конгрессе в Женеве, заинтересовался его концепцией, а позже, приехав во Францию, часто виделся с ним. В ту пору готовился к изданию немецкий перевод «Материи и памяти», который Бенруби редактировал с помощью Бергсона; кроме того, он взялся перевести на немецкий язык «Творческую эволюцию» (правда, это предприятие по разным причинам не было им доведено до конца). Воспоминания Бенруби – очень важный источник, одно из немногих свидетельств живого общения с Бергсоном, позволяющее больше узнать его как личность, прояснить некоторые его взгляды. Бенруби, для которого французская философия была предметом профессионального интереса (этой тематике посвящены несколько его книг), посещал лекции Бергсона и не упускал возможности пройтись вместе с ним после очередной лекции по вечерним парижским улицам, проводить его до остановки трамвая и обсудить различные вопросы, возникшие на лекциях, выяснить его мнение о тогдашних философах, о политических и социальных событиях во Франции и в других странах. Бергсон часто приглашал Бенруби к себе на завтрак. Такие завтраки были у него традицией: его посещали друзья, коллеги, студенты, и за трапезой обсуждались вопросы политической и культурной жизни, философские проблемы. По отзывам современников, Бергсон был человеком вполне общительным, с хорошими манерами. Ему была в высшей степени свойственна та вежливость, о которой он когда-то произнес речь в клермон-ферранском лицее, – учтивость светского человека, умеющего найти предмет для разговора, коснуться именно тех тем, которые интересны собеседнику, быть приятным ему. Однако многие отмечали, что в этом общении его «глубокое “я”» оставалось, как правило, скрытым, и довольно редкими были моменты, когда оно проявляло себя, когда философ оказывался полностью вовлеченным в беседу, а не лишь поверхностно затронутым ею. Очевидно, с теми, с кем он мог обсуждать философские проблемы «на равных», – например, с Джеймсом, с Леруа – он беседовал по-иному. Правда, опубликованные источники свидетельствуют о том, что и в других случаях, если речь заходила о его собственной философии, Бергсон с готовностью пояснял некоторые моменты и даже порой воодушевлялся, когда затрагивались особенно волновавшие его темы.

Место, где он жил тогда с семьей, называлось «Вилла Монморанси» и объединяло группу домов, разнообразных по архитектуре и окруженных садами[379]. Здесь, на Авеню де Тиёль, 18, в небольшом двухэтажном особняке в глубине сада, Бергсон прожил много лет, именно здесь он написал «Творческую эволюцию»; уединенное расположение дома вполне отвечало его стремлению к тишине и сосредоточению. По воспоминаниям Бенруби, он любил работать в прохладе, и его комната была, как правило, не сильно натоплена. В кабинете философа они исправляли ошибки немецкого перевода «Материи и памяти», обсуждали сложности, встречавшиеся в переводе «Творческой эволюции». А сложностей было немало. Представление об этом дает относящееся к 1911 г. письмо Бергсона Флориану Знанецкому, польскому социологу, переводившему «Творческую эволюцию» на польский язык. Здесь Бергсон замечает, что книга трудна для перевода и, по единодушному мнению тех, кто этим занимался, одному переводчику справиться невозможно: следует прибегнуть к помощи специалистов, а затем показать перевод одному или нескольким профессорам философии, глубоко знающим историю философии. Так, шведский переводчик, по словам Бергсона, вынужден был привлечь к сотрудничеству биолога, математика и двух писателей или философов. В английском переводе участвовало столько же людей, а немецкий перевод готовится долго и еще не завершен, поскольку встретились непреодолимые сложности. Дело в том, поясняет Бергсон, что «этот труд – результат исследований, которые я вел долгие годы во многих направлениях, совершенно отличных друг от друга», а кроме того, в данной книге он решил подвести читателя к «определенному способу мышления, преодолевающему границы “понятий" и абстрактных идей, и этот способ мог найти выражение только через посредство образов»[380]. Основные работы Бергсона вышли на английском языке в 1910–1911 гг.; известно, что сам автор много работал с их переводами, редактировал, подыскивал все более удачные варианты для передачи введенных им терминов, а потому эти переводы представляют особый интерес.

Но при всем обилии и разнообразии философских занятий выпадали порой и моменты отдыха. Бергсон посещал воскресные концерты; известно, что он не был ценителем и знатоком современной музыки, предпочитая ей Шопена, Бетховена и Вагнера, хотя порой высоко отзывался и о Дебюсси (его вкусы в области живописи были тоже вполне традиционны: он любил Леонардо да Винчи, Коро, Тёрнера). Хотя он взял за принцип не вступать ни в какие ассоциации, все же согласился стать почетным членом «Общества путешественников вокруг света» (Cercle des voyageurs autour du monde). История создания Общества такова: еще учась в лицее, Бергсон давал частные уроки,