те же предметы или одних и тех же людей, создают фантомные последовательности связок тех вещей, что по природе своей друг другу чужды.

Это отлично видно с того места, где сейчас находится Ента; видно, как все беспрестанно мерцает и меняется, как красиво пульсирует. Ничто невозможно уловить целиком, потому что оно мимолетно, тут же распадается на отдельные элементы и сразу образует совершенно новый, столь же непрочный узор, хотя предыдущий на миг предстал логичным, совершенным или поразительным. Когда пытаешься проследить за человеческой фигуркой, она меняется, так что трудно даже на мгновение быть уверенным, что это один и тот же человек. Вот, к примеру: минуту назад это была замурзанная малышка, хрупкая, как облатка, а теперь… теперь из дома выходит высокая статная женщина и решительными движениями выплескивает из таза грязную воду. Вода нарушает снежную белизну и оставляет на ней желтоватые пятна.

Только Ента неизменна, только Ента повторяется и постоянно возвращается в одно и то же место. Ей можно доверять.

Перед Ханукой и Рождеством распространяется известие о смерти архиепископа Дембовского, и эта новость одних огорчает, а других радует. Новость неожиданная, как будто кто-то терпеливо режет ножом тканый коврик. Столько усилий зря! И тут же распространяется другое известие, которое достигает Королёвки вместе с метелью: как только умер защитник правоверных, раввины вновь подняли головы – и начались преследования их противников. Те, чьи Талмуды недавно горели, теперь жгут книги недавних поджигателей. А Яков Франк оказывается в самой главной тюрьме, за толстыми стенами. В Королёвке все мрачно переглядываются. Уже вечером первого дня после получения этой вести они собираются в сарае у Израиля и с трудом удерживаются от того, чтобы не начать шептаться. Вскоре голоса становятся громче.

– Это борьба великих сил…

– Та же история, что и с Шабтаем. Его тоже посадили в тюрьму…

– Все правильно. Тюремное заключение – часть плана…

– Так должно было случиться, теперь-то все и начнется…

– Это последние дни…

– Все кончено.

Снег засыпал дороги и прикрыл все вокруг, даже кладбище и мацевы исчезли в непроглядной белизне. Куда ни глянь – лишь снег да снег. И происходит чудо: по этому снежному морю до деревни удается добраться торговцу из Каменца; у него уже недостает сил даже распрячь лошадей, мужчина только щурит ослепленные белизной глаза с заиндевевшими ресницами. Говорит:

– Нет, Яков ни в какой не в тюрьме, потому что ему удалось бежать из Рогатина прямо в Черновцы, а это ведь уже Турция. Он с женой и детьми в Джурджу и даже, говорят, снова занимается делами.

Кто-то отзывается упавшим голосом:

– Он покинул нас.

Похоже, так оно и есть. Яков покинул Польшу, край снежный и, несмотря на эту снежную белизну, темный, мрачный. Нет ему здесь места.

Сначала они реагируют на эту новость недоверчиво, но тут же возникает злость – нет, не на сбежавшего Якова, скорее на самих себя, ведь ясно было, что так случится. Хуже всего сознание, что уже ничего не изменить. Лошадь стоит перед домом Израиля, от конского навоза идет пар, помет пачкает чистый, как простыня, снег: печальное свидетельство бренности всего земного; еще мгновение – и он превратится в замерзший сгусток материи.

– Бог освободил нас от него и от искушения, которое воплощает собой этот человек, – говорит Собла, входя в дом, и тут же принимается плакать.

Она плачет весь вечер. В сущности, неизвестно, почему она плачет, ведь Яков ей не нравился и его шумная свита, эти напыщенные девы и изворотливый Нахман – тоже. Она не верила ни одному их слову. Боялась их учений.

Израиль одергивает жену. И когда они лежат под пуховым одеялом, вдыхая влажный запах перьев нескольких поколений гусей, неловко пытается обнять.

– Я чувствую себя так, будто это я в тюрьме… вся жизнь – тюрьма, – всхлипывает Собла.

Она судорожно вздыхает, но больше не может выдавить из себя ни слова. А Израиль молчит.

Затем подтверждается весть еще более удивительная – будто Яков обратился в мусульманскую веру там, в этой Турции; теперь Израиль аж приседает от изумления. Однако мать напоминает ему, что то же самое случилось с Первым, с Шабтаем. Разве он не надел чалму? Разве не была это часть плана спасения? Теперь они спорят все вечера напролет. Одни считают этот поступок трусливым и позорным. Другие – какой-то хитроумной уловкой. Никто не верит, что Яков действительно стал последователем Аллаха.

Даже самое странное и чудовищное, если это часть плана, внезапно видится обычным и естественным. Это понимает Израиль, который сейчас торгует деревом с христианами. Он скупает у помещика тесаные стволы, прямо в лесу, и продает. За пожертвования для Енты он уже купил большую телегу и двух крепких лошадей, это серьезные вложения. Иногда в ожидании погрузки он присаживается рядом с лесорубами, и они вместе курят трубку. Особенно охотно Израиль беседует с хозяйским управляющим, который, в отличие от лесорубов, имеет некоторые представления о таинствах веры. Как раз после разговора с этим управляющим Израиль осознает, что смерть Иисуса, христианского Мессии, также была частью Божьего плана. Иисус должен был быть распят, иначе дело спасения вообще не началось бы. Это странно, но какая-то головоломная логика тут есть. Израиль долго размышляет – его удивило это сходство с Шабтаем Цви, которому пришлось позволить посадить себя в тюрьму, надеть чалму и быть изгнанным. Мессия должен пасть как можно ниже, иначе он не Мессия. Израиль возвращается с тяжелой телегой и легким сердцем.

Нашествие паломников на дом Соблы и Израиля полностью прекращается. И из-за морозов, и из-за всего происходящего. Люди стали бояться публичных чудес; лучше пускай они происходят где-нибудь в укромном месте. Но Песеле и Фрейна приходят к Енте не реже, чем раньше, хотя Песеле готовится к свадьбе. Только что состоялась помолвка: мальчику, как и ей, тринадцать лет. Она видела его дважды, и он показался ей симпатичным, хоть и ребячливым. Сейчас они с сестрой вышивают скатерти, потому что через несколько лет Фрейна, вероятно, тоже выйдет замуж. Пока было тепло, Песеле иногда приходила с шитьем к бабушке – так она называет Енту – и, усевшись рядышком, работала. Рассказывала ей разные истории, делилась планами. Что, например, хотела бы жить в большом городе и быть богатой дамой. Иметь свой экипаж, и платья с кружевами, и маленькую шелковую сумочку, в которой лежал бы надушенный носовой платочек: что еще можно носить в такой сумочке? Сейчас слишком холодно. Пальцы так мерзнут, что иголку не удержишь. Капли росы на теле Енты быстро превращаются в красивые снежные кристаллы. Это