– Ты… – прошептал он, когда шажочки поравнялись с дверью его узилища. – Как же мне больно осознавать, что на кладбище растет такая прекрасная роза, место которой – в саду, но никак не здесь, среди могил.

Кто-то замер у двери, вслушиваясь. Заскрежетал засов, потом второй – дверь была крепкой. Шелест юбки. Стук глиняной посудины об пол. Тоненькие пальчики поддели мешок, и юная девушка с пылающими щечками воззрилась на узника в свете принесенной ей сильфовской лампы. Девушка была весьма прелестна в силу своих юных лет, носила простое мешковатое платье, а поверх обвитых вокруг ее горла лент лежал деревянный талисман с птицей рух.

Закованный в кандалы мужчина радостно улыбнулся и встретился с пришедшей к нему девушке в жадном поцелуе. Взяв свой поцелуй, он откинулся назад в магических цепях, что держали его крепче любых других. Цепи зазвенели.

Девушка прикусила свои горящие губы, взялась за глиняный кувшин и налила в небольшую чарку крови, чтобы затем поднести ее к губам пленника. Тот немного отхлебнул, прикрыл глаза и вожделенно вздохнул.

– Ты вкуснее, – прошептал он, глядя пронзительным взглядом голубых глаз на девушку.

Она еще пуще залилась краской и шепнула.

– Отец запретил сюда ходить. Строго-настрого…

Узник тихо рассмеялся.

– Но ты его, как обычно, не послушалась.

– Я попросила Бирая, сказала, нужно убедиться, что все живы. Обещала разнести кровь… А Бирай устал после проверки тюрем. У него еще и жена на сносях. Уступил кувшин. Я это сделала ради тебя!

– Побойся, Альяна! Не стоит так рисковать.

Альяна различила тревогу в этом ласковом голосе и посмурнела. Пальчиками она погладила белое лицо узника, прошлась по его черным, как смоль, волосам, без единого седого волоса. Погладила его губы. Заключенный не был красавцем, но Альяна глядела на него влюбленно, видя лишь в нем одном свое счастье. Склонившись, она поцеловала его в лоб.

– Альяна…

– Я пришла к тебе, Элрон, – она дала узнику испить еще немного крови. Тот был очень голоден. Узников вообще едой не баловали.

– Альяна… Если твой отец застанет нас… Я – опасный заключенный.

– Нет-нет! Папа отбыл в Ор’Ташкай, он пробудет там день. Тюрьма сейчас полупустая!

– Вот, значит, как… Уже уехал… Так рано.

Узник замолк. Альяна увидела, как тень печали легла на его лицо, и, ничего не понимая, она подняла его голову, убрала мокрую от волнения прядь волос и вгляделась в потухший взгляд.

– Уходи, – неожиданно произнес он. – Более я тебя видеть не хочу, Альяна…

Она вздрогнула.

– Почему, Элрон? Ты говорил, что любишь меня. И я люблю тебя!

– Уходи. Более не являйся ко мне. Ради твоего благополучия.

Узник уперся взглядом в пол, насколько ему позволял обод, и прикрыл глаза. Альяна вздрогнула, растерялась и почувствовала, как удушливый ком подкатил к ее горлу. Она подскочила, не зная, что за перемена случилась в ее возлюбленном Элроне – только что он смотрел на нее с любовью, искренним взглядом, а после слов об отце вдруг сделался холоден как лед. Она снова посмотрела на узника. Тот поник в цепях и растерял всякую живость.

– Отец… Это отец! – догадалась вдруг она и застонала от чувства грядущей беды. – Я помню, он говорил с тобой до отъезда. Что он тебе сказал?

– Уходи…

Значит, она права – назревало нечто нехорошее. Ломая руки, девушка заметалась птицей в маленькой темнице, как в тесной клетке, и отчаянно вслушалась в коридор. Уж не придет ли Бирай-тюремщик? Она уже должна была напоить заключенного, осведомиться о его здоровье, ибо была помощницей фламина при тюрьме, и вернуться. Не выдержав, Альяна упала на колени, прижалась в порыве исступленной любви к истощенному телу Элрона и отчаянно поцеловала его.

– Расскажи, расскажи мне, пожалуйста, что он тебе сказал? – шепнула она.

– Не надо тебе этого знать.

– Расскажи!

Узник помялся. Потом поднял голубые глаза, в которых блестели слезы. Альяна задрожала.

– Несколько дней назад твой отец, почтенный Лампур, сообщил, что ему пришло письмо из Элегиара с приказом умертвить меня. Он обещал, что после того, как вернется из Ор’Ташкайя, куда ему придется срочно отбыть, то исполнит задуманное.

Альяна вспомнила, что отец на днях действительно получил какое-то послание из Элегиара. Хоть отец и часто получал оттуда письма, но Элрон ведь не может знать об этом, а значит, он говорит правду.

– Он вернется… и… – испуганно прошептала девушка, до которой дошел смысл фразы.

– Да, Альяна.

Узник, уронив слезу на рубаху, снова кивнул и склонил голову, насколько позволял обод. Не выдержав, Альяна горячо расплакалась и без сил рухнула на грудь заключенному в кандалах вампиру.

Она знала Элрона всего лишь год, но успела полюбить его искренность, его смирный нрав, его честность всем сердцем. По словам отца, он был осужден за соглядатайство, за что его и повязали еще на мысе Гарпий, когда он только сошел с трапа корабля. И заключили за решетку, как особо опасного преступника. Но Альяна, дочь главного надзирателя, в это не верила. Да, опасного лазутчика схватили по присланным из дворца Элегиара описаниям внешности: голубоглазый, темноволосый, статный, средних лет, носит на безымянном пальце левой руки перстень с агатом. Все сходилось, однако Элрон оказался всего лишь торговцем мехами.

– Элрон… – выдавила Альяна. – Что же нам делать?

Элрон поднял мокрые глаза.

– Ты любишь меня, Альяна?

– Да!

– Ты на все готова ради меня?

– Да, Элрон!

– Тогда уходи… – безвольно шепнул он. – И забудь обо мне. Если ты меня любишь, забудь обо мне, о несчастном пленнике. Ты так хороша, Альяна, так прекрасна, тебе всего шестнадцать – ты еще встретишь мужчину, которого полюбишь.

Альяна увидела лихорадочно-влюбленный взгляд Элрона и обвила руками его шею, обнимая металл кандалов. Их тела сплелись в неуклюжих из-за цепей объятьях, а губы соприкоснулись в последнем жарком поцелуе. Элрон посмотрел на нее с любовью, а Альяна поднялась, подхватила кувшин, и, чувствуя, как слезы заливают ее щеки, капают на грудь и окропляют передник, покинула темницу. Затем она обтерла лицо рукавом, чтобы не раскрыться перед тюремщиками. Грохнули засовы. Нетвердый шаг качающегося от горя женского тела истончился и пропал.

* * *

На тюрьму Таш около Ор’Ташкайя спустилась ясная ночь. Тихим стражем покоилась эта твердыня посреди равнин, и одна только роща смоковниц ютилась рядом, разбавляя однообразную окружающую пустоту.

Лунный свет лился сквозь зарешеченные окошки. Коридор в правом крыле охранялся двумя караульными, которые сидели на табуретах и глядели вдоль узкого коридора, окаймленного с одной стороны дверьми темниц, а с другой – окнами стен, которые выходили на внутренний двор крепости.