– Я так стремился жить в тепле, меж ясенек, но уже вот три сотни лет я в вечных разъездах, ибо не умею я жить на юге со своими северными нравами. И вот я возвращаюсь, не знаю, навсегда ли, в Филонеллон. Как жили мои предки. Честно, я устал жить, ибо дерьмо это бытовое меня достало, люди осточертели, хочу я в сыру землю, что для меня стала матерью. Но сдохнуть не могу. Совет требует по закону, чтоб я наследника воспитал, но наследники мрут, как мухи.

– Я понимаю, к чему ты клонишь, Ольстер. Ведь ни один мой предок не дожил до шести сотен лет, – улыбнулся Филипп. – Но, боюсь, что не в этом дело, и не потому я так настойчив. Моя жизнь действительно подзатянулась, но мне пока рано уходить… Тогда, три десятка лет назад, я размышлял, не передать ли дар одному из моих приемных детей, но не смог.

– Подожди, подожди… И смирись с тем, что случилось. А провидение уже само пошлет тебе ответ. Ты уже наигрался с правлением, как в свое время наигрались и мы. Потому что я помню, как сотню лет назад тебя волновали лишь цифры, посевы, кони, налог и война, а теперь это тебе и в голову не идет. Если судьба решит, что тебе пора – ты уйдешь.

Обозы вместе с солрами волочились на север, и спустя четверо суток, заляпанные грязью и усталые, они все покинули пределы Бофраита и прибыли в Глеоф. Там беглецы заночевали на постоялом дворе «Золотом мече», выставив охрану. Но Ольстера более никто не преследовал, потому что барону тех земель донесли о неудаче слишком поздно и след помещика затерялся.

С рассветом Филипп стоял у кузни и наблюдал, как передние копыта его вороного, прозванного на Хор’Афе «Троркерон» – черное крыло, сначала очистили копытным ножом, а потом и подшили к ним ухналями подковы – подковы эти Троркерон потерял после боя у ясеневой рощи в Бофраите.

Около графа бегал туда-сюда маленький паж Жак, с интересом разглядывая на жителях чудные глеофские шляпы с широкими полями. Он не знал, как скоротать время, а потому то и дело теребил свой капюшон, свешивающийся своим зеленым краем через плечо.

Филиппу до блеска натерли кольчугу песком, привели в порядок его костюм, и он отдохнул на мягкой постели, но мрачная дума так и не сошла с его лица. И когда Ольстер вышел – крепкий, немного в теле, улыбающийся, – то граф не сразу перевел взгляд с конского копыта на своего товарища.

– Ну что же, – пробасил помещик. – Здесь мы расстанемся!

– Обождите.

И граф достал из сумы кожаный футляр, в котором покоился свиток с переписанными у обиталища Бестии рунами. Он вложил его в лапища помещика, а Ольстер раскатал свиток и нахмурился.

– Доводилось ли вам, Ольстер, видеть за свою тысячу лет подобное письмо?

– Хм, – задумался помещик. – Мне доводилось говорить на ныне забытом старофилоннелонском, застать исчезновение астернотовского говора и появление заместо него глеофского. Я если не знавал, так касался языков, давно утерянных или обезображенных веками до неузнавания. Однако нет… Подобное руническое письмо мне видеть не доводилось. Хотя нет… – и помещик тнул огромным пальцем в руны. – Вот эти человечки рядом с рекой уж больно похожи на записи стариков в почившем старом Астерноте.

– Да, и я заметил схожесть с Астернотом, но это письмо явно древнее.

– Древнее, я соглашусь с тобой, Филипп. Это и по угловатым линиям видно. Однако большего сказать не могу.

– Понял, спасибо. Вы через Глеоф отправитесь?

И Филипп снова заботливо спрятал свиток в футляр, нутром чувствуя, что руны с него могут дать если не ответ, так подсказку на то, что происходило в древности в пещерах под горами.

– Да, через Глеоф, – ответил Ольстер.

– Тогда дорога должна быть безопасной.

– С нашим даром безопасных дорог нет. Но ты мне очень удружил, старина. Ты к Теорату сейчас поедешь?

– Да. Вдоль Одинокой Горы, через Бофровскую переправу, мимо Солнечного Афше к Летору-на-Бофоре. И там уже к Теорату напрямую.

– Теорат… – Ольстер качнул головой. – Даже не знаю, каков будет его ответ. Ни в коем случае не пытайся взять его златом – он гордец, да и золота у него, как я подозреваю, куда больше, чем кажется. Но ты бы прислушался ко мне, Филипп, ты бы успокоился. Не в твоих силах противостоять стихии. Да и не всегда то, что ты ищешь, находится далеко. Взять хотя бы этого мальчика Жака, – помещик посмотрел на пажа, который тут же подпрыгнул от внимания и раскланялся, хотя не понял из Хор’Афа ни слова. – Славный малый. Недавно у тебя в услужении?

– Да. Сын вождя Нижних Тапилок. Отец его уж больно радел за судьбу своего чада, поэтому пришлось взять. Подрастет, повышу до оруженосца, а там определю по рекомендации в гвардию.

– А, хм, вот оно как… Жаль, что он человек, выглядит весьма прозорливым мальчонкой. Ну ладно, прощай, мой друг.

– Прощайте, Ольстер.

И два старейшины тепло обнялись и вскочили на коней. Обозы, груженные утварью, гобеленами, коврами, поволоклись медленно на север, а солровский отряд – на запад, чтобы, минуя Бофраит, попасть в соседнее королевство – Летардию.

Летардия и Бофраит, эти пригретые солнцем у залива и богатые из-за проездных пошлин королевства, некогда были одним целым. Сейчас же могучая река Бофор делила их пополам, а границы королевств лежали вдоль ее берегов.

Филиппу предстояло миновать реку и попасть к барону Теорату Черному, который весьма недурно относился к нему из-за его прошлой дружбы с Гиффардом. В свою очередь, сам почивший Гиффард заслужил симпатии барона благодаря своему предшественнику – Эннио Чужеземцу. Поговаривали, будто Теорат некогда испытывал к Эннио нечто большее, чем просто дружеские чувства, но было ли это правдой, Филипп не знал – он родился много позже. Однако он надеялся, что барон поможет ему хотя бы из уважения к прошлым носителям дара, который сейчас находился в Уильяме.

Наконец, обозы вместе с помещиком скрылись за горизонтом, утонув в серой завесе дождя, а граф устремился вперед, к спасению совета от вероломства, а также чтобы помочь Уильяму и восстановить свою честь.

Летардия.

Долгая дорога привела Филиппа к небольшому, но деловому городу – Летору-у-Бофора. Летор-у-Бофора лежал у основания горы, выходящей своими острыми склонами на залив Черную Найгу. Здесь почти на пороге юга стояла еще теплая осень. Она уже успела позолотить буковые рощи, сейчас шелестящие листвой, но еще не принесла промозглые дожди. Пустые нивы обступили город, а на западе от Летора-у-Бофора собирали виноградную ягоду.

На горизонте, у гор, Филипп различил поселок рудокопов, где добывали хорошее железо. Летор-у-Бофора жил торговлей и ремеслом, здесь же ковали и известное на весь Север и Юг оружие – бофорские длинные мечи.

Конь Филиппа обогнал подводу, в которой сидели юные, веселые крестьяночки, пышущие деревенским здоровьем. Увидев проезжающего на вороном мерине человека, с виду баснословно богатого, они сначала умолкли, а потом защебетали с двойным усердием. Однако Филипп лишь пришпорил коня, смерив девиц безразличным взглядом.