Меж тем Шауни де Бекк молчал и только задумчиво оглядывал Белого Ворона.

– Магия теперь дотягивается и до дальних северных земель, – качнул головой Филипп. – Когда Глеоф осаждал Корвунт, они пытались пробить его стены магией.

– Я слышал… – отозвался Теорат.

Он прикрыл глаза и подпер подбородок ладонью.

– Как император Глеофа убедил тебя вступить в империю?

– Об этом и пойдет речь, мой уважаемый друг. Вы помните истории о велисиалах, вздымающих горы?

– Слышал, но не застал.

– А они, похоже, остались и, бессмертные, способны переселяться между телами, как человеческими, так и демоническими. Они обитают чаще в человеческой форме, благодаря этому они не имеют ограничений в маготворении.

– То есть ты хочешь сказать мне, что весь королевский род Глеофа – это одно существо?

Филипп кивнул.

– Я вам скажу больше. Такое же существо точно находится в сговоре с Мариэльд де Лилле Адан. Мои слова вам могут показаться безумными. Но выслушайте меня до конца.

– Хорошо. Рассказывай. Судить будем позже.

И Филипп рассказал своему товарищу про то, что выяснил Горрон де Донталь из крови слуг Мариэльд, рассказал о подмене учителя Юлиана, о беседе с Кристианом.

Теорат Черный молчал, и ничего нельзя было понять по лицу его, ибо легла на его острые черты маска беспристрастия. Теорат был очень стар, и, как и все древнейшие, облик его и душа уже не были связаны между собой, ибо существо это повидало слишком многое.

– То, что происходит, угрожает прежде всего безопасности нашего клана. Никто не знает конечной цели Мариэльд, и очевидно, что ее замыслы простираются дальше Уильяма и Генри, – закончил, наконец, граф Тастемара.

Теорат, лениво откинувшись на кушетке, оставил длинную речь без ответа. Он полуприкрыл веки и задумался. В небогато обставленной гостиной, где не было ни единой свечи, уже царила ночь. Ночь эта обволокла тишиной подворье барона, дом, конюшни, амбары – и только сверчки стрекотали, упиваясь последним теплом осенних ночей. Впрочем, где-то вдали громыхнуло – холода с севера настигали Филиппа.

– Да, ты прав, – наконец, сказал Теорат Черный.

И он снова замолк и замер, не шевеля ни одним мускулом. Никакого порыва души или тела – Теорат казался мертвым, лицо его застыло, однако граф не торопил, зная, что барон сейчас занят обдумыванием всех дальнейших исходов его ответа.

Наконец, он снова продолжил:

– Финансовые манипуляции Мариэльд действительно очень подозрительны, а ситуация требует скорейшего разрешения. Я донесу до Летэ свое видение ситуации и попрошу его тебя выслушать.

– Спасибо, мой друг, я вам очень признателен!

Теорат лишь кивнул да сменил ногу, закинув одну на другую.

– Завтра же я отправлюсь к Летэ, – продолжил твердо Филипп. – Нужно поспеть как можно скорее, потому что, чтобы не задумала Мариэльд, никто не знает, когда ее планы будут проведены в исполнение. Дару Эннио, который был вам дорог, угрожает опасность.

– Эннио, милый Эннио… дорог… Этого слова не хватит, чтобы выразить и доли того, что я к нему чувствовал, – Теорат прикрыл глаза, окунаясь в воспоминания. – Мы пришли с ним издалека, вместе, и многое пережили до того, как он покинул меня. Однако дар Эннио передали человеку, Филипп, поэтому Эннио мертв… Для меня…

И Теорат поднял во тьме на собеседника свои черные глаза. Глаза его были пусты, как и у многих тех, кто шагнул за черту тысячелетия.

– Ступай, отдохни, – сказал он. – Завтра можешь утолить голод в моих подвалах.

Филипп кивнул, и ненадолго в его душе расцвела надежда. Теорат встал, пожал ему руку и пошел проводить гостя к спальне. Вместе с ними вышел серой тенью и тихий, молчаливый Шауни де Бекк, от которого за весь день не было услышано ни слова.

Исходя из правил уважения, Филипп остался у Теората до утра. Он всю ночь пролежал с распахнутыми глазами, слушая двор за окном. Посреди ночи увезли в телегах, под усиленным конвоем, девиц из деревень. Не пели они больше веселых песен, потому что даже самых наивных из них насторожило, что бабка проверяла их девственность. Причем нетронутых девушек усадили в одну повозку, а тех, кто уже вкусил мужскую ласку – в другую. А еще одну девушку, ту, которая отчаянно скрывала уже округлившийся живот, доставшийся от любвеобильного Архия на сеновале, и вовсе оставили в имении. Ибо пока она прибудет на рабский рынок юга, цена ее, беременной или с дитем на руках, сильно упадет.

Поутру граф уже показывал барону свиток с рунами. Барон долго молчал, и нельзя было понять по его взгляду, видел ли он за свою утомительно-длинную жизнь нечто похожее или нет. Однако чуть погодя, стоя у колодца, Теорат все-таки холодно поинтересовался:

– Откуда у тебя эти руны?

И граф рассказал ему про свой спуск в пещеры, где обитала Бестия.

– Это язык шиверу, – сказал задумчиво Теорат. – Когда я был еще ребенком, в мою общину Иреабуна порой захаживали потомки тех, кто происходил из их белоголового племени. По крайней мере так они себя называли, потому что владели остатками этой старой примитивной письменности. Вот, например, руна с человеческими силуэтами означала душу. А это изображение реки воплощало в себе магию, ону же негу, и относилось к временам Слияния. А этот перевернутый человечек с кинжалом в руке – это юстуусы.

– Боги древности, – шепнул граф. – А вы понимаете смысл написанного?

– Нет. Я помню язык шиверу лишь по отдельным рунам, которые нам чертили на земле странники, заходящие в нашу общину. Однако с самой структурой языка не знаком. Слишком старый язык, утерянный.

Больше Теорат ничего не сказал. Тогда, поблагодарив барона за гостеприимство и помощь, Филипп запрыгнул в седло и устремился за ворота. Чувствуя глоток надежды, он помчался вместе со своей гвардией в Йефасу, чтобы совершить там обряд с Гейонешем. Сам же Теорат, стоя рядом со своим вечным товарищем Шауни, дождался, пока гость не скроется из виду. Тогда он развернулся, заложил руки за спину и пошел к дому.

– Как ты думаешь, дорогой, что на самом деле понадобилось на юге этой выскочке из Донта? – задумчиво проговорил Теорат.

– Не знаю, – впервые подал голос Шауни. – Однако я сильно сомневаюсь, что он поехал из-за рыбачка.

– Это само собой. Не в духе Горрона решать чужие проблемы, если они не пересекаются с его интересами. Так что Горрон поехал не из-за рыбачка, и не из-за Теух.

– А если все-таки из-за Теух? Нелишним будет выслать на юг гонца, потому что если ум Летэ уже и сгнил, подобно бревну, лежащему тысячелетия в лесу, то с этой донтовской выскочкой нужно быть осторожнее. Они с Мариэльд друг друга стоят…

Теорат лишь пожал плечами, и глаза его задумчиво блеснули.

Далекий грохот решеток. Узник различил легкие шаги и улыбнулся сквозь холщу мешка. Он был слеп, он был недвижим, но тюремщики не догадались завязать ему рот – глупцы.