– Если сгорел, то пятно гари держалось бы лет двадцать. Отец говорил, что сосны и крышу дома увидел, когда спускался от гранитных останцев.

Володька Арифов привычно возится с трактором и отмалчивается. Когда Иван крепко наседает со своими «почему», то говорит:

– Не суетись, нам еще ручей Удачливый надо найти, может, он что подскажет.

Утром нашли ручей, который впадает в Дялтулу, но промывка не дала ни одной приличной золотины, лишь совсем мелкие чешуйки. На третий день спокойного, рассудительного Арифова начинают одолевать сомнения:

– Это не Шайтан гора, и река не Дялтула…

После ужина сидят у костра. Тревожная озабоченность не дает покоя.

– Дух горы стережет месторождение, – неожиданно проговаривает Арифов свое, потаенное.

– Ну, ты выдумал! – Малявин пытается рассмеяться, но в ночном сумраке смех этот фальшиво звучит, он тут же его прерывает. Ждет.

– Да, знаю… Бывает такая хреновина. Мне знакомый старатель Семка рассказывал, что в больничной палате старый копач Хворост, умирая, отдал ему рисунок. Там точные приметы заброшенного зимовья в долине реки Синека. Якобы в зимовье под лежанкой приямок, а в нем пуд золота. Семка две недели искал, чуть было не сдох от голода, а зимовье с кладом так и не нашел. Хотя схемку имел на руках. Шайтан-гора – ее так прозвали не случайно. А может, Цукан что-то напутал… десять лет прошло.

– Нет, Володька! Отец схему Алонина проверял по карте военных топографов. Он не дурак. Он нашел!.. И я пойду верхом горы, и буду искать.

– Пустое занятие, тоже мне, геолог… Как выглядит столбчатый выход на поверхность рудного золота?

– Мне отец рассказывал. Не хочешь – не ходи, тут оставайся.

Иван выговаривает это со злостью.

– Мне Николай угодник поможет… Вот-вот, ты смеешься, а я помолюсь и пойду с утра пораньше.

Малявин петляет по плоскогорью. Обходит уступы. Идет к вершине горы. Он до рези в глазах вглядывается в прожилки кварца, обстукивает молотком трещиноватые куски гранита. Устраивает небольшой камнепад, но ничего похожего на останцы не находит. Вечером не решается идти по каменистому спуску. Перебирается в седловину горного кряжа. Устраивается ночевать на подстилке из еловых веток.

Ночью вскакивает, дрожит от холода. С трудом разводит в темноте костер, который почти не согревает, пламя и вместе с ним тепло относит порывистым ветром. Он лежит, свернувшись калачиком, смотрит, как отсвет костра пляшет на скалистых уступах, а мысль крутится простая, грешная:

– Какого черта я поперся за этим кладом! На счету в банке семьсот пятнадцать миллионов, если продать технику, оборудование – вдвое больше. Николай Угодник мне тут не помощник.

Он подбрасывает валежник, придремывает, вновь просыпается от холода, ожидает с нетерпением рассвета, чтобы спуститься вниз и сказать Володьке Арифову: шабаш, едем назад к Дипкуну.

Утром в бинокль разглядывает южную сторону седловины, кустарниковые заросли. Там более удобный пологий спуск с горы. Набредает на кусты черной смородины. Ягода переспела, осыпалась большей частью. Подрагивая от холода, он собирает пару горстей кисло-сладкой ягоды, обрывает листья. Разводит костерок, варит чай со смородиновым листом… Солнце выкатывается из-за гряды сопок с восточной стороны, освещает по-новому долину, петлистую речку. Ближний зубчатый выступ горы неожиданно заиграл бликами, заискрился, словно бы усыпанный новогодними блестками. Малявин подходит, начинает колотить молотком по кипенно-белому пласту с прожилками золотистого цвета…

Володька на обмелевшей реке нашел небольшую заводь и кидает удочку наплавом. Он отчаянно матерится, потому что хариус облизывает, словно играясь, но не хватает крючок с мухой.

– А ты кузнеца попробуй, только лапы ему оторви… – Володька испуганно вздрагивает. Шум реки заглушает шаги.

– Ага, геолог явился! А я тут переживаю…

– Ну-ну, аж слезы по щекам.

По тому, как светится лицом и хитро улыбается Иван, он понимает без слов. Берет в руки кусок кварца, осматривает изумленно. Потом молча, с показной медлительностью дробит кварц, отбивая прожилку толщиной в мизинец. Плющит золото в лепешку, произносит врастяжку, раздумчиво:

– Ну, ты герой!

– Когда мыли золото в долине Теньки, я грел для вас бочку с водой. Ты черпал воду, смывал пыль и копоть с лица, говорил – ну, ты герой. А сам смотрел на мою мать.

– Ишь ты! Запомнил…

Долго краем реки, утюжа галечник и прибрежные кусты, трелевщик ползет вдоль реки. Река подточила мягкие горные породы, устремляясь на юг, образовала живописный каньон, с нависающими уступами твердых пород. Здесь видны вырубленные в скале ступени, над расщелиной лежат полусгнившие бревна, сплоченные скобами. Остатки вьючной тропы петлей огибают прижим. Видимо, в паводок и во время долгих дождей вдоль него пробирались спиртоносы или старатели.

Имея на руках схему, они полдня нарезают круги по плоскогорью. Удивление выплескивается в хриплом вопле Арифова: «Нашел, едрен корень!»

Проход к дому загораживает кустарник и разное мелколесье. Дом укрыт сосновыми ветками, разросшихся деревьев, усыпан слоем листвы, иголок. То, что казалось Ивану много лет сказкой, придуманной отцом, начинает оживать, будоражить! Базовый лагерь геолога Алонина невозможно обнаружить ни с самолета, ни с Шайтан-горы. Он простоял больше полувека, врос в этот ландшафт и поэтому уцелел.

С утра пораньше приступают к главному, что волнует обоих, к промывке на ручье Удачливый. Легкий подбористый проходняк с резиновыми матами, бутара, дыркастый грохот, только сыпь да успевай разгребать. Насос, подключенный к трактору, качает воду слабо, что и не важно, важно количество переработанного грунта. Они поочередно считают засыпку ведрами. Записывают на бумажке. Метод примитивный, но для отчета очень важный. Очередной куб пробуторили, сели передохнуть. Спина каменная, Малявину кажется, что руки растянулись до земли.

– Это тебе не бульдозером толкать пески к промприбору.

Смеются. Ждут, пока разогреваются на костерке банки с тушенкой. Торопливо едят, затирая соус куском хлеба. Володька кривится, ругается.

– Сволочи, напичкали в банку сои и еще какой-то дряни. Эх, вот раньше привозили классную тушенку на Север!

Неторопливо приступают к смыву. Нижний резиновый коврик сразу же заблестел, засветился желтыми чешуйками, зернами. Иван неотрывно смотрит, как Володька в проточной воде гоняет лоток взад и вперед, меняя ритм, словно шаман в танце Утки. Приподнимается с лотком, вглядывается.

– Грамм сорок, не меньше.

После просушки и ручной доводки шлиха Малявин взвешивает на маленьких аптекарских весах – тридцать четыре грамма.

– Охеренный результат!

Малявин лежит на раскинутом прямо у берега брезенте, бездумно смотрит в синее небо с перистыми облаками, что предвещает хорошую погоду на завтра. На лице улыбка. Месторождение обнаружили, это самое главное в данный момент.

Рано утром Малявин будит Арифова, начинает собираться в дорогу.

– Я не поеду!

– Ты не наглей. Ты обещал отцу, товарищам в артели…

– Да