чтобы поесть и прийти в себя после долгого перелета с пересадкой в Нью Йорке, где они собирались побывать после переговоров. Шуляков нашел телефон-автомат, сунул в щель таксофонную карту, доложил юристу, который прилетел сюда заранее, чтобы обкатать контракт по всем пунктам, о своем прилете. Объяснил, что они будут его ждать в китайском кафе, напротив стоек регистрации 162-163.

Китайское кафе понравилось своей простотой, здесь не нужно объясняться с официантом ломаным русско-английским. Показал пальцем китайчонку на противень с мясом или рыбой, на рис, он тут же щедро накидает в тарелку, и подаст, широко улыбаясь.

Поели по-русски с запасом. Пили неторопливо охлажденный сок. Шуляков поднялся, чтобы взять еще по стаканчику и увидел двоих с напряженными лицами, правые руки у пояса… Успел крикнуть «Атас!» и кубарем покатился им под ноги, сметая пластиковые столы, стулья. Хлопки выстрелов, визг, крики. Одна пуля прошла через глаз, вторая пробила Кнехту грудь. Судя по всему, он умер мгновенно.

Сашка подхватил кейс и спортивную сумку, других вещей не брали умышленно, и побежал к эскалатору вниз. Он сразу понял, что их слили через юриста. Светиться в полиции бессмысленно, Кнехту уже не помочь. А самому рисковать не хотелось. Первым делом в туалет, умыться, потом все спокойно обдумать, как и где теперь затихариться. Если купить билет обратно в Россию, то легко отследят. В Сан Франциско опасно.

Позвонил Юрке Патрику. Когда он ответил, то на миг растерялся, затем выдавил с хрипотцой:

– Привет, Юра! Это я – Сашка Шуляков. Я в аэропорту Сан-Франциско.

Он хотел обрисовать ситуацию, но Юрка почти без раздумий ответил:

– Я через два часа подъеду, жди у терминала «С», где стоянка такси.

С Патриком тренировались у Палыча в горном техникуме, когда учились в школе. Ходил Юрка в секцию потаясь, потому что родители запрещали. Тренер хвалил, вытащил его на городские соревнования, где Юрка дошел до полуфинала. А потом пропал, перестал ходить на тренировки. Прошел слух, что его отец ярый баптист, это тенью упало на Юрку. Ему на пальто в раздевалке нарисовали мелом на спине крест, а на парте, где он сидел, слово «Иуда», вызволенное из бабушкиных сундуков.

Когда Юрка с семьей уезжал на материк, Сашка единственный из всего класса пришел проводить. Подарил на память ручной эспандер. Сказал, как говорил не раз Палыч: «В боксе главное не мускулы. Главное – характер. А он у тебя есть».

Юрка прислал из Львова письмо и свадебную фотографию. Потом писем не приходило несколько лет и вдруг из Америки, из Сакраменто, легендарного города, который мог стать побратимом Магадану, если бы не жадные политики. Юрка написал, что выиграл грин-карту и переехал с женой в Калифорнию, потому что тут живут дальние родственники по отцу. «Нам повезло, – писал он, – Люся дотерпела. Родила на третий день по прилету в Америку. Теперь дочь по закону коренная американка…» Он этой Юркиной радости в тот момент не понял. У самого в семье шла затяжная война в основном из-за денег, тренером в ДЮСШ получал мало даже на полутора ставках.

Отправил Юрке письмо и вырезку из газеты с фотографией о победном бое на турнире Валерия Попенченко. Похвалился на полную катушку. В последнем письме Юрка писал, что готов сделать гостевой вызов, что у них теперь собственный дом… Телефон Шуляков записал на всякий случай, без всякой надежды когда-либо оказаться в Америке.

Юркин большой дом с двумя гаражами находился в сорока километрах от Сакраменто. Небольшой дворик, где поднимались вверх первые саженцы плодовых деревьев, светилась красным грядка с мелкими помидорами черри, как пояснила жена Патрика Люся, кустились огненные перцы невиданных размеров. Он с восхищением осматривал, слушал рассказы, особенно интересные о бытовых мелочах, о том же строительстве дома, как они указывали планировку, где будут санузлы и ванные комнаты, какие приборы смонтировать на кухне, какая мебель… Все сделано фирмой под большую гарантию. «Холодильник неделю назад забарахлил. Приехали, привезли новый, а с этим даже возиться не стали».

– А когда наш тренер Федор Павлович Мигунов умер, то в квартире не нашлось приличного костюма. Пришлось мне самому покупать новый. Пятнадцать лет тренером отработал, чемпионов вырастил, а хоронить не в чем…

– Вот поэтому русских и не пускают в Америку. Насмотритесь, захотите так же хорошо жить, – пошутила с едким сарказмом Люся. – Юрочка в воскресенье ездил на фермерский рынок, тут у нас недалеко. Мясо купил гарное, не хуже, чем в Украине. Я борща наварила. Не часто готовлю. Дети целый день в школе питаются, Юра на работе, а я больше на перекусах, чтоб не располнеть. Это теперь здесь не модно… Правда, Юрочка? А то клюнешь на модную, худосочную.

– Не беспокойся, Булочка. Я тебя ни на кого не променяю. Ты главное сама не забалуй, а то смотрю, какой-то мэн тебя прошлый раз подвозил.

– Так у меня машина сломалась.

– Ты слыхал, Сашок, какие у баб теперь хитрости – «машина сломалась». А такси вызвать?

– Так я нарошно, думаю, будет мой Юрочка ревновать или нет.

Они шутливо переругивались, втягивая в разговор Шулякова, а тот мрачнел, вспоминая Магадан, бандитские разборки, в которых ему приходилось участвовать. Он смотрел на них и думал, почему так все складно. У Юрки по меркам Америки оклад небольшой в муниципальном гараже, но им выдали кредит под строительство дома, под кредит взяли вторую машину, а всего у них три: две малолитражки и здоровенный дизельный джип «Тойота» для дальних поездок на побережье, к друзьям. Люся нарожала троих детей, и управляется без бабушек-дедушек, все сама. Вроде бы простушка с десятью классами, начинала кассиром в крупном супермаркете, а теперь офисный работник с зарплатой в полторы тысячи долларов, чем она похваляется, словно медалью за трудовую доблесть.

Шуляков получал у Кнехта в последний год как начальник охраны в пять раз больше, но и при больших заработках в его семье не стало веселья. Стало хуже. Глядя на Люсю, он вспоминал Верку – грудастую, крепко сбитую деревенскую девушку, она могла бы стать хорошей матерью. Она не намекала на женитьбу, не укоряла, она ушла делать аборт – о чем он знал, но сделал вид, что это его не касается, а она больше уже не вернулась.

Встретил через месяц на Портовой возле кинотеатра, сделал пару шагов к ней, она развернулась и быстрым шагом пошла прочь, не сказав ни слова, что более всего досаждало.

– А ведь клялась в любви, – зачем-то пересказал ситуацию приятелю после тренировки.

– Тебе повезло!.. А моя, как приклеилась. Не буду делать