Теперь ему так не казалось, он не раз на улицах города пытался окликнуть русоволосую девушку с короткой стрижкой и с идеально круглой головой, похожей на мяч. У нее слегка оттопыривалось левое ухо, из-за чего она старалась встать вполоборота, когда фотографировалась или подставлялась под взгляд мужчины.

– В деревне росла, – рассказала однажды, после вечернего застолья и выпитого вина. – Положат в люльке, а я тут же на левый бок и луплю глазами на разную суету, как мать с кастрюлями шурудит, как отец печку топит. Мамка подбежит, перевернет на правый бок, сунет в руки бутылочку с молоком и на огород. А я одна. Все лежу и лежу на левом боку или прыгаю вдоль загородки. А ушко заломилось. Так и осталось на всю жизнь.

Он смеялся: «Эх ты, моя лопоухая». Тащил в кровать и не думал о завтра, о детях, его все устраивало. Ему требовалось побеждать в спарринге, на городских, зональных соревнованиях. Он грезил поездкой в Москву на первенство России.

– Папа приехал. Хочет с тобой познакомиться. Можно?

– Да я завтра в Якутск улетаю на первенство ДСО.

Она не стала настаивать, Вера казалась очень покладистой и веселой девчонкой. Второй такой нет. Это он понял почему-то теперь в пригороде Сакраменто. У него имелись большие деньги и даже семья, но не та, какую хотелось иметь. И не стало друзей и Верки, которая хотела родить ему сына, который был бы такой же русоволосый крепыш-боровичок, как сама Верка, о чем он грустил, вглядываясь в непривычный калифорнийский ландшафт с темнеющими на горизонте горными массивами Сьерра-Невады.

С глухого похмелья поехал в воскресенье с Патриками в церковь. Отстоял службу, выслушал проповедь на украинском языке. Когда пошла по кругу женщина с подносом для сбора денег на церковь, он вдруг понял, что сильно торопился и забыл кошель с долларами. Стоял, обшаривал карманы, а когда стал извиняться, то рядом стоящие, похоже, подумали, что вот же каков москаль: виски трескает и на такси ездит, а на церковь доллар пожалел.

– Ты руки-то расцепи, – ткнул в плечо стоявший рядом мужчина, – в церкви, чать, находишься.

Шуляков не знал, как нужно креститься, точнее, опасался, что сделает что-то не так, поэтому стоял, сцепив за спиной ладони, словно в тюрьме.

Все пошли по кругу к батюшке причащаться, а он стоял одиноко в толпе и смотрел, как дети охотно берут простой хлебец с подноса, прикладываются к кресту, глотают вино и тут же по- воробьиному шустро исчезают за дверью.

После обеда поехали в Хершен молл. Шуляков не видел никогда таких огромных магазинов, где можно бродить целый день. Заставил Патриков выбрать самим себе подарки, любые, какие только захочется.

– А велосипед можно? – спросил младший из Патриков Митя.

– Да запросто. Выбирай.

– А железную дорогу?

– Да хоть две…

Юра зацепил литровую бутылку шотландского виски. А Люся долго отнекивалась, мол, неудобно мне как-то, потом все же нашла джемпер со скидкой в 30 процентов. «Они все здесь помешаны на этом «sale, sale»», – подумал Шуляков, выбирая джинсовую куртку, настоящий американский «левайс», о чем столько мечтал в юности, а теперь бери хоть десяток по шестьдесят баксов за штуку.

В Сакраменто он почувствовал себя настоящим туристом, совершенно свободным от тягот и обязательств. Патрик подвозил утром до своего гаража, шел работать, а он отправлялся бродить по этому странному городу, ставшему за миллион долларов столицей штата Калифорния.

Пристроился к экскурсии в Капитолий, где сидит губернатор и сенаторы, но вход свободный, если ты без оружия. Несколько кабинетов сохранились с прошлого века. Чудно смотреть на эти чернильницы, газовые лампы, печки-чугунки и огромные аппараты телеграфистов. На втором этаже кабинеты с табличками действующих сенаторов, можно бы зайти пообщаться с Джоном Уоркером, если бы не тройка по английскому и вбитое с детсада пренебрежение ко всему иностранному. С ротонды Капитолия потрясающий вид на тенистый парк, на Старый Сакраменто с маленькими, словно игрушечными, фабриками и домами, с множеством вывесок ресторанов-салунов, экзотическими магазинчиками в стиле девятнадцатого века, похожими на декорации к фильмам-вестернам.

В парке увидел огромную гранитную стену с несколькими тысячами имен калифорнийцев, погибших во время Вьетнамской войны, и подумал с прижившимся навсегда злорадством: «Ага, досталось вам от желтолицых!» Набрел на музей автомобилей штата Калифорния, где можно ходить и ходить целый день, разглядывая первые «форды», гоночные аппараты, роскошные лимузины, лишний раз убеждаясь, насколько Америка автомобильная страна. Невольно вспомнил свою первую праворукую японку «Короллу», купленную на деньги Лехи Кнехта. Первую неделю катался по Магадану и окрестностям просто так, от восторга, от непривычности ощущения – «моя машина!».

Удивился тому, что в Сакраменто можно купить две разных газеты на русском языке, а третью раздают бесплатно на улицах. Прочитал несколько объявлений: «Оказываем юридическую помощь в оформлении виз. Помощь в переезде на ПМЖ».

– Получается, что я могу оформить за семь тысяч баксов визу на пять лет? – спросил вечером у Юрки.

– Конечно. Что тут удивительного? Подберем тебе хорошего юриста из нашей общины – он не обманет. Виза для коммерсантов на пять лет. Спокойно поживешь. Поработаешь, а там юристы тебе и постоянную сделают за деньги. Или женишься на американке. Думай, Сашка.

– Американки, говорят, привередливые.

– Так русскую найдем с американским гражданством. За такого красавца, да еще и спортсмена, Чемпиона…

Он так и не понял, смеялась над ним Люся или говорила всерьез, но мысль эта согрела, приободрила, вывела из состояния угрюмости. На праздничной вечеринке он сумел пообщаться с настоящей калифорнийской красавицей, пообнимался с ней немного и воспылал страстью…

– Саша, поосторожней, у Кэти двое детей. А муж, хоть и не ревнивый, но все же, – осекла его Люся и весело рассмеялась, глядя на его кислую мину. – Выпей винца, все пройдет.

– Не могу эту кислятину. Пойду, поищу водку.

Шалунья Кэти его так распалила, что он готов был сию же минуту поехать в бордель. Но Патрик, как сверхпорядочный семьянин баптистского толка, ничего не мог подсказать по этой теме, взялся отговаривать, пугать строгостями здешних нравов. Сказал, что ни одна девушка из их большой калифорнийской общины не захочет дружить с ним после такого. Намекнул, что его поход к проституткам обидит и их с Люсей, что его разозлило в край. Он ушел, не прощаясь: «Пуритане, черт побери! Да я что – нищий, или должен кому то?»

Решил переехать в гостиницу, хотя Патрики всячески отговаривали, особенно младший Митя, с которым играли по вечерам в футбол и догонялки. Он