продуктов. На улице Кирова, рядом с войсковой частью, случайно встретил приятеля, с ним не раз перетирали в картишки. Зашли в рюмочную, заказали по сто граммов, поговорили о знакомых блядях. Приятель заторопился, говорит, извини, спешу на Метизную, там собирается денежный народ, большая игра. Я увязался за ним, чтобы убить время до ночного поезда.

Сначала везло, снял первый же небольшой банк, раззадорился. А потом – как обрезало. К утру проиграл казенные деньги, занял большую сумму в долг.

Неделю я изворачивался перед командиром, придумал мнимую болезнь. Растрата казенных денег полбеды, но мне жестко напомнили о карточном долге. Дали срок до конца месяца. Впору пойти и застрелиться из табельного оружия.

Прямо у дома встретил посыльного от командира части. Соврал ему, что иду в гарнизонный госпиталь, а сам к вокзалу. Захотелось сесть в поезд и слинять… Хотя я понимал, что найдут. Случайно столкнулся с рослым мужчиной. Прилично одет, стоит, озирается, словно хочет найти сортир.

– Что-то ищете?

– Улицу Маркса. Там музей краеведческий. Надоела гостиница в аэропорту. Вторые сутки нет вылетов на Магадан.

– Так я покажу. Мне по пути…

Потом предложил показать, где стоял Ипатьевский дом – место расстрела царской семьи, а заодно и центр города. Потом зашли в кафе, хорошо накатили. Сразу попер разговор.

Дмитриенко мне все выложил про бывшую супругу. Как эта сучка спуталась с его же начальником. Из-за чего он вынужден ехать на работу в Магадан. В эту дыру, где зимой нос не высунешь из-за лютых морозов.

В такси Дмитриенко обмяк, его разобрало. Приехали мы на окраину Свердловска. Почти силком я затащил инженера в старый дом, доставшийся мне от матери.

– Ты уж не побрезгуй, сени темные, кухнёшка, печка… По рюмочке тяпнем и поедем кататься.

Потом предложил я ему ради шутки переодеться в военную форму. Говорю: «Сфоткаемся, вот смеху-то будет, скажешь знакомым, что в армию загребли». Он напялил на себя мундир, фуражку, подошел к зеркалу и стал хохотать, да так, что началась икота. Думаю, как бы не заблевал мне новый палас на полу. Вывел москвича на улицу в полумрак к дровяному сараю. Этот мудак сделал пару шагов, не удержался, упал. Ударился о дубовый пенек-колоду. Я его поднимать, а он отбивает протянутые руки. Матерится:

– Долбоеб, мерзавец! Нарочно ударил меня!

Злость у меня возникла. Обхватил горло, придавил до хруста хрящей, чтоб заткнулся. Перетащил в дом, думаю, щас оклемается. Делаю искусственное дыхание. Бесполезно. Я в школе прапорщиков двухпудовки кидал на раз, два, три… Силу не рассчитал. Надо как-то спасаться.

Залез в портфель, а там диплом, трудовая книжка, рекомендательное письмо директора «Главзолота», характеристика от председателя профкома. И даже небольшой альбомчик с фотографиями. План созрел быстро. Собрал я самые нужные вещи в дорогу. Растопил печь. Решил, что создам видимость пожара от вывалившейся на пол головешки. Когда дом хорошо разгорелся, я пешочком к знакомому, который не раз подделывал мне накладные для войсковой части…

Чтобы не казаться идиотом, в Магадане я купил несколько книг по горнорудному производству и промышленной добыче золота. Читал, делал выписки в свой блокнот. Меня потрясла простота людей на фабрике, они ходили по золоту и ленились положить в карман, не рискуя ничем. Для начала я соблазнил начальника пробирной лаборатории, женщину симпатичную…

– На чем сошлись со Смоковой?

– Пообещал жениться и она, клуша, поверила. Долго убеждал ее, что приписки в актах пробирного анализа не из-за денег, а чтоб поднять план аффинажа на обогатительной фабрике. И она стала занижать результаты проб черного шлихового золота.

Затем я обработал в цехе ушлого слесаря на ремонте оборудования, а водитель Охрименко сам напросился. Так и выстроилась цепочка по сбыту золота.

– А как удалось выйти на майора Калитова?

– А раз в столовой за обедом наш кадровик рассказал хохму, что приезжал начальник райотдела, спрашивал, не найдется ли работы по охране грузов: «Представляешь, менты после реформы без зарплаты сидят. Патрульную машину заправить не могут…» Я через директора пробил для них тонну бензина. Познакомились. А потом Кахир Баграев нарисовался, дело пошло.

– Как поддерживал с ним связь?

– Он сам вызванивал меня… И я передавал ему аффинажное золото.

– Сколько передали?

– Сорок семь килограммов.

– Зачем вы убили пробирщика Мурсакова?

– Нет, нет, я не убивал!

Изолятор временного содержания

Большая, на тридцать две шконки, пересыльная камера. Осужденные ждут вступления в силу приговора суда перед отправкой в лагерь. Слащев выделяется среди сокамерников ростом, могучим торсом. Старожил камеры, назначенный старостой, сам напрашивается в приятели. «Подогревает», делится сигаретами.

– Тебе, мужик, повезло. Семь лет за убийство… Мне по этой же статье двенадцать впаяли.

– Я жду решения по апелляции.

– Может, и мне написать?

– Пустое занятие…

После прогулки в тюремном дворе в камеру приползла весть, что Слащева судили в закрытом режиме.

– Видимо, подельников слил, – проговаривает староста, но негромко. – За слова нужно отвечать.

Слащев делает вид, что не слышит.

Теперь с ним не делятся приварком. Он перебрался на верхнюю шконку, так безопаснее. Ночью не спится. Долго ворочается на скрипучих полосах металла, прикрытых тощим комкастым матрасом. Свет от дежурной лампочки, закрытой стальным намордником, расползается по камере полосами. Он пытается понять: «Как же так вышло?» Память, растревоженную долгими допросами, мучает одна и та же картинка. Он видит отчетливо, как яркая луна пробилась сквозь тучи, осветила мост, дорогу, берег реки, куски человеческого тела и его самого. В руке поднятая за волосы голова пробирщика Мурсакова. Неожиданно челюсть отвисает, изо рта вываливается язык, ему кажется, что пробирщик улыбается. Торопливо кидает голову в тряпичный мешок с булыжником на дне…

Кошмар отчетливый, безобразный навязчиво повторяется. Слащев лежит с открытыми глазами, смотрит в потолок, а там из переплетенья теней, трещин на потолке снова возникает голова пробирщика Мурсакова с отвалившейся челюстью. И он шепчет невнятно ругательства, стискивает голову своими огромными клешнями. Его страшат две тысячи пятьсот дней и ночей «строгача», отмеренных по приговору суда, и выплывающая из-за угла тень Мурсакова.

Глава 34. Зимнояха, гора Шайтан

Станция Дипкун

Для поездки в верховья Зеи Малявин выбрал Арифова. Он старше на два десятка лет, просит называть его Володькой, так проще, привычнее. На станцию Дипкун на железнодорожной платформе доставили гусеничный трелевщик ТТ-4. По виду машина простодушная, неказистая, что возмущало Малявина. Он хотел купить у лесозаготовителей настоящий вездеход, но всё, что предлагали в Тынде и ее окрестностях, Арифов забраковал.

– Старье, не доедем. А трелевщик полегче, и двигун после капремонта, компрессия в цилиндрах, как у нового. Поверь мне, будку к нему сварим –