— С милой и в шалаше найдешь небеса... Но я прискакал сюда,загоняя коней, сообщить о подвижке войск на кордоне с Артанией. Да и с горначали опускаться странные люди, грабят. Все пользуются, что Додон слаб,хитроумный Голик погиб, Светлана уехала за тобой... она тоже умела править.Теперь в стране беспорядки.

— А я при чем?

— Ты смог бы...

— Нет, — отрезал Мрак. — Я не люблю тесные детинцы с ихдушными запахами. Я ненавижу ложь, притворство...

— Мрак, — перебил Гонта, — Мрак! Опомнись. Ты говоришь какребенок. Люблю или не люблю — это по-детски. Взрослый человек это уже другойчеловек. Он постоянно приносит свои желания в жертву. Соседям, друзьям, детям,родителям... женщинам. Я не говорю уж о долге чести, который превыше всего.

— Ну-ну, — поторопил Мрак.

— Не догадываешься?

— Догадываюсь. Но скажи ты. Небось, всю дорогу готовился.

— Готовился, — признался Гонта, — но все слова вылетели,когда тебя увидел. Я думал, застану счастливчика, который упивается любовью! Акогда тебя увидел, то сперва решил, что с гор спускается грозовая туча.

От костра донеся счастливый смех на два голоса. Ховрахпоказывал Светлане как готовить баранину на плоских камнях, Светлана качалаголовой, продолжала нанизывать мясо на прутики.

— Все счастливы, — улыбнулся Мрак, но уголки губ опустились.— что ты хочешь?

— Того же, — ответил Гонта, — что и ты. Пора возвращаться,Мрак.

Мрак смотрел исподлобья. Гонта выдержал взгляд странногодруга, хотя по спине побежали мурашки. Глаза были цвета старой дубовой коры, азрачки казались бездонными колодцами. Если смотреть в глаза — смотреть в душу,то не потому ли многие выглядят мелкими душонками?

— После обеда, — ответил Мрак.

Гонта переспросил осторожненько, еще не веря в столь легкуюпобеду:

— Выезжаем?

— Да. — прорычал Мрак. — Да пошел он... этот долг! Сам знаю.Убить бы того, кто заронил это в человека. Вон звери не ведают никакого долга.Просто счастливы.

— Ты замахиваешься на бога, — напомнил Гонта опасливо.

Мрак странно посмотрел на друга, неожиданно улыбнулся:

— Иного бога и выпороть бы...

Его улыбка была внезапной, как выглянувшее солнце в разрывегрозовой тучи. И такой же яркой. Гонта не понял странного замечания, повторилна всякий случай:

— Съедим этого барашка... Какого упитанного подстрелил!Наверно, случайно... и отправимся в обратный путь. Там уже смута во всю.

— Обрадовал, — буркнул Мрак.

Обед получился скомканным, торопились уехать все. Едва ли небольше других — Мрак. Дольше всех собиралась Светлана, и ничего нельзя былопрочесть на чистом как заморский мрамор лице царской дочери.

Мрак хотел поджечь хижину. Мол, как знак, что не вернется,но Гонта перехватил руку с пылающей головней:

— Не надо. Подумай о дровосеках, случайных путниках...

— Я знаю, кого ты так называешь, — ответил Мрак, но головнюбросил обратно в костер, залил водой.

— Я говорю то, — обиделся Гонта, — что говорю!

— Ты свои воровские хижины не сжег, — сказал Мракнасмешливо. — Верно?.. Надо будет капнуть Медее.

Отдохнувшие кони шли весело, бодро. За десяток верст догорода Ховрах вырвался вперед, гикнул, помчался лихим наметом. Мрак посмотрелвслед, покосился на Светлану:

— Торжественную встречу устроит!

Светлана мило улыбнулась:

— Разве это так важно? Я за мужем, как нитка за иголкой.

Гонта все еще посматривал на них удивленно. Царская дочьбезмятежна и невозмутима. На губах приветливая улыбка, лицо спокойное, умиротворенное.Так же держалась во дворце, так же в хижине дровосека. Сейчас сидит на коне стем же спокойным выражением лица. Как будто ее жизнь не меняется так круто, чтоголова кружится!

Кони взбежали на пригорок, Гонта захохотал. Распахнулся видна стольный град, где из распахнутых ворот, давя друг друга, выливалисьразноцветные толпы. Пугая людей, на рысях выехали всадники, перешли в галоп.

Был пир, шумный и бестолковый, Мрак поднимал турий рог,принимал поздравления, кланялся, а когда показалось удобным встать из-за стола,вышел, пробрался в комнату Ховраха. Из-за двери иногда слышались пьяные вопли,удалые крики, песни, нестройные пляски.

Он с наслаждением ощутил как обострились его чувства, мирзапахов стал реальным, и Мрак увидел зримо и отчетливо что творится за дверью,в длинном коридоре и даже поверхом ниже, где запахи стояли как вода в болоте —тяжелые и недвижимые.

Чувствуя себя увереннее на четырех лапах, он скользнул втайный ход и помчался длинными прыжками. Мышцы обрели прежнюю звериную мощь, ончувствовал как под шкурой переливается ярая сила. Нужды не было перекидыватьсявот так в волка, он не сразу понял, зачем это сделал, а когда понял, распахнулпасть в беззвучной волчьей усмешке.

Во дворце все чересчур мертвенно, душно, лживо, а здесь какбы сбрасываешь с человечьей личиной и человечью ложь, притворство. Не потому лии Гонта ушел в разбойники? Кто отводит душу, бегая по подземным ходам, кто втемном лесу грабит торговцев!

Внезапно по телу прошла щемяще сладкая волна. Мрак замедлилбег еще до того, как понял причину. Ноздри раздулись, затрепетали. Он припал кедва заметной щели, каменные глыбы почти слиплись, но аромат ее кожи, ее волоспроникал, казалось, даже через толщу камня.

Мрак некоторое время стоял, закрыв глаза, осязал ее запахи.А затем услышал мужской голос, в котором узнал сладкоголосого певца. Он хотелуйти, не по-мужски слушать разговоры своей невесты, почти уже жены, вообщеподслушивать нехорошо, но Иваш в этот момент как раз спросил:

— А как же наша любовь?

И ее негромкий голос:

— Ты же знаешь... Я люблю тебя, но Мрак так много сделал дляцарства, для мира... и для меня, что просто подло ничего не дать взамен!

— И ты решила пожертвовать собой?

— Если он ничего другого не приемлет? Разве я однажды непошла жертвой богу войны, только бы жила моя страна? Так и теперь...

— Но сейчас нет такой нужды. Волк исчез, противникиразогнаны, твой дядя снова правит уверенно.

— А как я должна себя чувствовать? Мы обманом использовалигероя, затем выгоняем? Это подло. И к тому же любое царство, где воцаряетсянесправедливость, быстро рушится.

Его голос был полон боли: