разбив нос. Сломавшимся при этом зубом Бедект едва не поперхнулся.

Он рухнул в удушающую грязь, мир стал черным.

– Глупый старик, – услышал он голос офицера. – Думаю, я его убил.

Голос доносился словно бы издалека.

Кто-то пнул его ногой в раненый бок, но он почувствовал, лишь как тело дернулось от удара. Ему припомнилось, как туши свиней – в юности он работал на скотобойне – вздрагивали, как желе, когда их разрубали на части.

Холодная тишина.

Влажная почва холодила одну сторону лица Бедекта, грязь забивалась в рот. Он почувствовал вкус земли и крови. Что-то прошмыгнуло под ним, извиваясь и мокро прижавшись на миг к его щеке.

Звуки борьбы. Крики. Треск разрываемой ткани. Голос девушки – просящий, умоляющий… Она дралась, царапала, брыкалась и кусалась. Эти звуки он знал. Это не поможет. Тварь слишком велика.

Ощущать грязь на лице было даже приятно. Она была прохладной, ее прикосновения расслабляли. Вот бы зарыться в нее по уши и не слышать больше ничего. Отказаться от борьбы. Кто бы мог подумать, что это так хорошо?

Хищное взрыкивание голодного человека, собирающегося утолить свой голод.

Закричала Цюкунфт. Этот звук люди издавали, когда их разрывало пополам и внутренности выплескивались на пол.

«Боги, сколько раз я его слышал?»

Глаз открылся сам собой.

Дак прижимал Цюкунфт к земле. Одежду девушки он разорвал, она осталась практически голая. Она рвала ногтями его лицо и горло, оставляя глубокие борозды в его плоти. Верзила истекал кровью, но ему, похоже, было все равно. Отморозок не выглядел сердитым, просто сосредоточенным.

Бедект смотрел, как Дак раздвигал ей ноги, а она брыкалась, кричала, умоляла и дралась. Лицо Дака, застывшее в тупой сосредоточенности, не изменилось, когда она опять вонзила ногти ему в шею, снова глубоко разодрав ее. Протиснувшись между ее бедер, здоровяк принялся шарить в своих штанах, не сводя глаз с лица Цюкунфт.

Офицер стоял спиной к Бедекту и наблюдал за происходящим.

– Не убивай ее, – сказал он. – Я мертвых не трахаю.

Взгляд Бедекта сфокусировался на кое-чем поближе. На рукояти топора. Тот был рядом, только руку протяни. Плюясь грязью, кровью и осколками зубов, он взял топор и встал.

– Слезай с нее, – гнусавя в разбитый нос, сказал он.

Офицер обернулся, приподняв бровь.

– Я думал, ты умер, старик. Тебе стоило остаться в грязи, – он спокойно и неторопливо обнажил меч. – И на этот раз ты там и останешься.

Он сделал выпад, и Бедект схватил клинок полурукой и отвел его в сторону.

Бедект ухмыльнулся разбитым ртом и разрубил мужчину пополам, расколов ему череп и шею до грудины. Труп рухнул на землю, вырвав из руки Бедекта меч, который он все еще сжимал. Три фута острой, как бритва, стали обожгли ладонь Бедекта как огонь, выскальзывая из нее.

Дак, лежа на Цюкунфт, глянул на Бедекта немигающими глазками. Он хмыкнул раз и поднялся. Ухмыльнувшись – впервые на его лице отразились какие-то эмоции, – нагнулся за своей булавой.

«Дерьмо. Этот идиот выглядит счастливым».

И это было последним, что хотелось видеть Бедекту. Как оказалось, Дак любил убивать даже больше, чем насиловать.

Мрачный страх прокатился по ярости Бедекта и изорвал ее в клочья, как ураган разметывает палаточный городок, оставив за собой опустошение и усталость. Бедекту уже доводилось встречать таких молодчиков. Дак не чувствовал ярости, ему не нужно было приходить в неистовство, чтобы начать убивать. Он никогда не терял контроля. Дак был хладнокровным, расчетливым убийцей. Людей он убивал так же, как давил мух – с полным равнодушием.

Топор в руке Бедекта налился тяжестью, грозя уронить своего хозяина обратно в грязь. Колени его дрожали – вот-вот подогнутся.

«Меня пырнули мечом в живот, а теперь еще отпинали и избили. Я не могу сражаться с этим мужиком. Он меня прикончит».

Бедект глянул на свой бок. Из-под кожаных ремней, крепивших на нем его грязную скатку, сочилась свежая кровь. Он был весь в гное – собственном гное – от подмышки до колен. Если он не чувствовал его запаха, то только потому, что этот проклятый офицер разбил ему нос. Снова. В голове звенело и жужжало, этот далекий колокол был полон мух, которые так и норовили разлететься оттуда и заполонить обзор, затопить его черным.

«Мне не выстоять против этой горы мяса».

Дак неторопливо надвигался. Он перешагнул через Цюкунфт. Она пинала его и хватала руками за ноги, пытаясь замедлить его, но он не обратил на ее попытки никакого внимания. Он был словно каменная стена мышц, наделенная одной целью, как кошка на охоте, – убивать. И ничто не смогло бы его отвлечь. Бедект знал таких, знал этот тип людей. Всю их жизнь определяла эта мономаниакальная фиксация.

Ему предстояла именно та схватка, которой надо было избежать любой ценой, да и просто – сбежать раньше, чем она начнется. Он делал это так много раз, что уже и сосчитать не мог. Он сбежал в Зиннлосе и сбежал от териантропов в Найдрихе. Иногда сбежать означало остаться в живых.

Бедект оглянулся через плечо и ощутил беспомощный гнев. Сапоги завязли в густой грязи. Внимание Дака было сосредоточено исключительно на нем. Эта тварь погонится за ним. Старику с больными коленями и гнойной раной в животе ни за что не убежать от этого отморозка. Переведя взгляд на Дака, он увидел, что Цюкунфт роется в грязи, пытаясь собрать в какое-то подобие целого обрывки своей одежды. Как только ублюдок покончит с Бедектом, он вернется и закончит начатое с Цюкунфт. Он убьет ее. Не целенаправленно, не по злому умыслу, не расчетливо. Ей просто не пережить сосредоточенного на ней его внимания. Дак буквально затрахает ее до смерти.

– Таков мой список, – сказал Бедект и взмахнул топором. Боги, до чего же он тяжелый.

Дак чуть склонил голову, не произнес ни слова и продолжал двигаться к нему.

– Не обижать женщин, – сказал Бедект. – Не причинять вреда детям.

Дак выглядел озадаченным, как будто подобный список требований казался ему лишенным смысла.

«Но защита женщин и детей никогда не входила в список».

Теперь, получается, вошла? Бедект не знал. Список каким-то образом стал очень размытым, невнятным. Предполагалось, что в него входят те немногие вещи, которые он не будет делать, те немногие преступления, которые он не совершит. Это было проще, чем перечислять те, на которые он с легким сердцем пошел бы. И совершенно непонятным образом этот дурацкий список привел его к тому, что он стоит на лесной дороге, а на него надвигается громила, исход схватки с которым и в