– Но я подумала…

– Что я тебе сказал о размышлениях? Мои уроки не для таких, как я, они для таких, как ты. Мудрые не нуждаются в мудрых советах, – Вихтих одобрительно кивнул своим словам. Последнее высказывание, решил он, прозвучало особенно мудро.

– От чего мы его спасаем? – спросила Опферламм.

Вихтих пожал плечами:

– От сущей ерунды. – И добавил после хорошо выдержанной паузы: – Всего лишь от самой опасной женщины, которую я когда-либо встречал, – он ухмыльнулся, оскалив сломанные зубы, шов на лице опять натянулся. Это было больно, но увидеть, как Опферламм побледнела при этих словах, стоило того.

– И от бога, – добавил он. – Мы должны спасти его от бога.

– Звучит интересно, – сказала Опферламм.

– Моя ученица, – сказал Вихтих, – я вижу в тебе большой потенциал.

– Скоро мы потренируемся драться на мечах?

– Нет.

– Я и в самом деле неплоха, – сказала Опферламм.

– Людям, которые круче тебя, нет смысла пускать пыль в глаза.

Глава тридцать вторая

Считать, что териантропы всегда принимают вид животных, – большое заблуждение. Безусловно, фералы – те, кто трансформируются в животных полностью, – являются наиболее распространенным видом, однако существует еще как минимум пять форм териантропа. Второй наиболее распространенной формой является голова животного на теле человека. Человеческая голова и звериное тело у териантропа является чрезвычайно редким сочетанием, но чем-то из ряда вон выходящим назвать его нельзя. Антропоморфные териантропы, сохранившие человеческое тело, однако имеющие голову и конечности животного, также встречаются довольно редко. Вероятно, самая неправильно понимаемая форма териантропии оставляет несчастному полностью человеческое тело, в котором живет душа зверя. Такие териантропы часто ошибочно определяются как вендигасты, вютенды или даже ванисты.

Ауфшлаг Хоэр, бывший главный ученый Геборене Дамонен

Ночь опрокинулась на них, как ведро черной смолы. Дождь утих, но не прекратился. Эрдбехютер уже начала думать, что никогда больше не увидит солнца. Ее жреческие одеяния Геборене, первозданно чистые, когда она покидала Зельбстхас, теперь бы никто не узнал. Унгейст ползал по грязи, выискивая в ней камни и отбрасывая их в сторону, чтобы расчистить удобное место для сна. Он выглядел не лучше. На четвереньках, густые волосы забиты грязью и торчат во все стороны, он выглядел как животное. В последние два дня они питались в основном жуками и кореньями, ну и какими-то невнятными корнеплодами, которые удавалось выкопать на полях.

Их отношения, натянутые после отъезда из Зельбстхаса, неловкие после того, как она трахнула его в грязи, в конце концов превратились в кипящую ненависть. По крайней мере с его стороны. Ей не хватало душевных сил, чтобы возненавидеть его; слишком жалким для этого он был.

Унгейст перестал швырять камни во все стороны и уставился на нее голодными, дикими глазами. Когда они покидали Зельбстхас, он уже был на грани; после того, как он освободил всех внутренних демонов из фермеров в той безвестной деревушке, он практически лишился рассудка. О себе самом он совершенно перестал заботиться и только выполнял ее приказы.

«Он больше не полагается на свою способность принимать собственные решения».

Паралич воли, однако, не мешал ему перед выполнением любой поставленной ею задачи хорошенько поныть и покривляться.

Унгейст, растянувшись в грязи, как в самой удобной постели, смотрел в небо.

– Если Драхе сбросит нам корову, – сказал он, – я ее сырую сожру.

Териантроп напоминала Эрдбехютер кошку. Огромную злую кошку. Драхе любила играть со своей едой, ронять ее по нескольку раз, прежде чем несчастной твари удавалось испустить дух. Лошадь, которую швырнули наземь с высоты шагов пяти, издает чудовищный звук.

Унгейст хихикал и ковырялся в струпьях, покрывавших его руки, раздирая раны заново. Он погнался за кроликом, которого вряд ли бы смог поймать, и вломился в кусты ежевики. Теперь большую часть его обнаженного тела покрывали рваные раны. Эрдбехютер смотрела, каким жадным взглядом, облизываясь, он уставился на собственный струп. Она видела, как голод и отвращение борются в его душе. Голод победил. Он съел струп.

Унгейст заметил ее пристальный взгляд и криво улыбнулся.

– Мясо, – сказал он.

«Червяк».

Ей не терпелось увидеть, как он сожрет себя. Он вцепился ногтями себе в грудь, оскалившись от боли, оставляя красные раны на теле.

«Он освобождает других от их внутренних демонов, но его собственные все еще сидят взаперти».

– Глубже, – сказала она. – Рви сильнее.

Унгейст перестал раздирать кожу на груди и тупо уставился на свои окровавленные ногти. Обсосал их, сделав почти чистыми.

«Не почти, а дочиста», – поправила она сама себя.

Он смотрел в небо и стирал с лица дождевые капли, затекавшие в его запавшие глаза. Или же он плакал? Эрдбехютер не могла понять. Он указал на восток, и она увидела чудовищную фигуру. Та решительно двигалась к ним.

– Она летит съесть нас, – сказал Унгейст.

Испуганным он не выглядел. Он даже не приподнялся из грязи, в которой лежал.

Драхе пролетела мимо, на высоте где-то двух человеческих ростов, и мощный порыв воздуха повалил Эрдбехютер в грязь. Унгейст рассмеялся, глядя, как она пытается прикрыться изорванными лохмотьями – все, что осталось от ее одеяния жрицы Геборене, – прежде чем подняться на ноги. Она не обратила на него никакого внимания. Эрдбехютер посмотрела на запад.

– Она что-то видела, – сказала Эрдбехютер, сощурившись и пытаясь разобрать хоть что-нибудь в темноте.

И тут разом все камни, от самых мелких до валунов размером с человека, зашевелились и поползли на запад вслед за териантропом.

– Дух Земли хочет, чтобы мы пошли за ней, – сказала Эрдбехютер.

– Да пошел он сам!

Она снова проигнорировала его слова и двинулась в ту же сторону, что и камни. Булыжник размером с кулак прополз по руке Унгейста. Тот выругался, вскочил на ноги и последовал за ней.

Два гайстескранкена Геборене блуждали в темноте, спотыкаясь и налетая друг на друга, пока Драхе не дохнула на мир ослепительными зигзагами чистого хаоса, на миг осветив его.

– Что за… – сказал Унгейст.

Эрдбехютер тем временем пыталась проморгаться. Образы словно выжгло на сетчатке алым. Ад, вытисненный на стали. Никогда ей не забыть увиденного в этот миг. Она изо всех сил пыталась понять, что же такое она увидела.

«Мир сошел с ума».

– Их здесь тысячи, – сказал Унгейст.

– Это армия Готлоса, – сказала она.

В то краткое мгновенье, когда безумие Драхе осветило мир, она увидела тысячи палаток и людей в них.

«В этом лагере как минимум тысяч пять солдат».

Ни под каким видом Готлосу не удалось бы набрать больше.

«Это должна быть вся их армия. Они готовы воевать и идут на север».

– Они идут на Зельбстхас.

– Король Шмуцих должен