отсчитывая секунды тишины, и гадая, как Жерар поведет себя, когда все вырвется наружу, как летняя гроза, неудержимая в своей ярости. Лицо Жерара оставалось спокойным, как маска, и не выдавало никаких чувств и мыслей. Чем дольше длилось молчание, тем сильнее мне хотелось закричать и потребовать ответов. Наконец он вздохнул, как будто неловкость ситуации причиняла ему боль:

– Мне нужно побыть наедине с сыном, Верити. Думаю, будет лучше, если…

– Она останется, – перебил Алекс, решительно сжимая мою руку.

Несмотря на твердую уверенность в голосе, его пальцы дрожали, и я накрыла его руку своей для поддержки. Жерар снова уставился на Алекса.

– Ну что ж, – бодрым и деловым голосом продолжил он. – Это нелегко говорить, но… Дофина умерла.

Услышать это во второй раз было так же страшно, как в первый. Мне хотелось задать столько вопросов, но, ощутив внезапную пустоту рядом, я растерялась. Рука Алекса выпала из моей. Я присела перед креслом и крепко обняла его. Я пыталась вспомнить, какие соболезнования звучали после смерти папы, но, хоть Косамарас и воскресила в моей памяти тот недостающий отрезок жизни, позволив вспомнить все в мельчайших подробностях, подходящих слов не находилось. Все казалось несущественным, ведь такое горе нельзя исцелить никакими словами, подобранными второпях. Алекс глухо всхлипнул, прикрыв рот рукой, и по его щекам покатились слезы.

– Нет.

– Мне… мне очень грустно это говорить, но это правда.

Хотя Жерар, очевидно, был полон решимости сохранять стойкость ради Алекса, я видела, как дрожит его нижняя губа. В один страшный миг я даже прониклась сочувствием и перестала видеть в нем чудовище, каким он на самом деле являлся. Я видела только человека – жалкого и одинокого. При всех его недостатках, а их было немало, он по-настоящему любил Дофину, пусть и весьма своеобразно.

Я по-прежнему сидела на корточках и не знала, что делать.

– Жерар, – начала я, – примите мои соболезнования. Это совершенно шокирующая новость. Я была с Дофиной всего несколько часов назад. Она чувствовала себя хорошо, была веселой, и… – Я вспомнила грохот разбитого стекла в камине таверны и вздрогнула. – Что произошло?

Он двигал губами так, будто пытался достать языком кусочек пищи, застрявший между зубов.

– Ее отравили.

Я ахнула так громко, что даже Алекс на мгновение перестал сокрушаться и поднял взгляд.

– Что?! Этого не может быть! Кто мог хотеть отравить маму?

Жерар нарисовал большим пальцем завиток на своем письменном столе.

– Насколько я понимаю, находясь в Блеме, дамы посетили таверну.

Я разинула рот от удивления. Алекс с тревогой посмотрел на меня. Жерар поднял голову и внимательно пригляделся сначала к сыну, а затем ко мне.

– В вино, которое вам подали, что-то подмешали.

С трудом, словно продираясь сквозь густой скользкий ил, я попыталась восстановить хронологию событий того дня. Казалось, я все еще чувствую во рту кислый и терпкий привкус напитка. Ее отравили.

– Вино? – переспросил Алекс, очевидно соображая быстрее меня. – Когда Верити вернулась домой, она была… сама не своя. Какая-то странная, все время хихикала… Просто не в себе. Я подумал, что они с матерью слишком много выпили, но если вино было отравлено… Сколько вы выпили?

– Я выпила бокал, – пробормотала я, – Может, два. Оно не понравилось мне на вкус, к тому же мне сразу стало нехорошо. Я подумала, что оно просто очень крепкое…

Жерар сглотнул и нахмурился:

– А Дофина?

– Остаток бутылки… и еще одну, – призналась я, поежившись. – Может, даже больше…

Жерар тяжело вздохнул и покачал головой.

– Мы его не заказывали, – внезапно вспомнила я. – Девушка из таверны сама принесла его нам. Она сказала, что оно из ваших специальных запасов.

Жерар оцепенел.

– Это было в «Адлеровом венце»? – догадался Алекс и обратился к отцу: – Ты держишь там комнату. Все в Блеме знают об этом. Любой мог подсыпать что-нибудь в твои вина. Это ведь так просто. Но кто захочет причинить вред маме? Или Верити?

Страшный, испепеляющий взгляд Жерара остановился на мне. Я видела, как на его губах зарождается ложь. Но Алекс, погруженный в свои мысли, не заметил этого.

– Ты же не думаешь… – он наклонился ко мне и перешел на шепот, – что это они?

– Они? – переспросил Жерар, уловив слова сына. Слух у него был острым, как у летучей мыши.

Я отрицательно покачала головой. Жюлиан не стал бы этого делать, я не сомневалась. Он был решительно настроен на устранение несправедливости и привлечение виновных к ответственности честными методами. Он неуклонно следовал правилам и доводам разума и всегда был предельно дотошен.

Но вот Виктор… Его гнев, только вспыхнув, мог мгновенно выйти из-под контроля. И сейчас он был очень зол. Невиданная скорость его реакции устрашала, но вместе с тем делала его маловероятным кандидатом в отравители. Отравление требовало времени и знаний, методичности и кропотливой работы. Я не могла представить себе Виктора, тщательно планирующего такой шаг: он вспыхивал пламенно и быстро.

– Нет, – заключила я. – Это не они.

Но мои слова, казалось, совсем не убедили Алекса.

– Александр, – произнес Жерар, придвинувшись к нам в своем кресле. – О ком вы говорите? Если ты знаешь кого-то, кто мог причинить вред твоей матери… кто мог бы причинить вред Верити, – добавил он после некоторого колебания, – ты должен мне сейчас же сказать.

– Правда? – гневно спросил Алекс, буравя отца взглядом. – Почему это я должен тебе что-то рассказывать, отец?

Жерар выглядел ошеломленным. За все время, проведенное в Шонтилаль с Алексом, я никогда не видела его таким агрессивным, как сейчас.

– Ты утаивал от меня все. – Он облизал пересохшие губы.

– И что же ты хотел бы узнать?

– Может быть, начнем с моих братьев?

У Жерара хватило наглости сделать вид, будто он не понимает, о чем речь.

– Алекс, у тебя нет братьев, ты же знаешь.

– Существование Жюлиана и Виктора говорит об обратном, – вставила я, чтобы скорее положить конец этому фарсу.

Услышав имена, Жерар побледнел и вжался в кресло, будто я нанесла ему удар.

– Они здесь?

Я кивнула.

– Я должен был предвидеть, что они сбегут во время пожара и вернутся в Шонтилаль. Пылающее сердце Арины! – Жерар с досадой ударил по столу. – Алекс, тебе опасно здесь оставаться. Как и всем нам. – Затем Жерар обратился ко мне: – Скажи Фредерику, чтобы он вызвал экипаж для вас троих, и уезжайте скорее. Я должен разобраться с ними сам, это давно следовало сделать.

– Я никуда не поеду, – отрезал Алекс. – Мама умерла. Мы должны… – Он сглотнул. – Официально уведомить всех, вызвать Сестер Любви и подготовить тело к погребению по нашему обряду со священными семенами.

– Я знаю порядок траура, – грубо прервал его Жерар. Он взъерошил волосы, потянул их, словно пытаясь вырвать, и взревел от досады. – Все это уже не имеет значения.

– Из-за них? – спросил Алекс, и каждое его слово резало, как лезвие бритвы.

Жерар кивнул.

– Из-за кого? Скажи это вслух, я хочу услышать это от тебя! – настаивал Алекс.

Жерар тяжело вздохнул:

– Из-за твоих братьев.

Они неотрывно смотрели друг на друга. Напряжение нарастало, и я чувствовала,