они шли, не опуская на дорогу глаз. Он останавливался, и они застывали, растворяясь в тумане дождя и теряя свой привычный облик. Мурашки бежали по коже от таких видений.

Но думал он и о Бирне. О той счастливой и искренней улыбке в момент её венчания. О её тёплых руках, обнимавших его. За многое он был благодарен ей.

Он думал о Бирне со всем теплом и трепетом и теперь, ступая по острым камням, так радовался башмакам из прочной кожи, что отдал ему Бьёрн, как давно не радовался какой-либо мелочной вещице. Хотя такой ли уж мелочной? Без башмаков стылой порой по сырой земле далеко не уйдёшь.

Сшитые на ногу Бьёрна башмаки были ему велики, так что пришлось надеть сразу все носки, но так вышло даже лучше.

На вершине очередного холма Ситрик решил отдохнуть. Он скинул свёрнутые вещи на плоский серый камень, похожий на стол, и сам сел на его краешек. Холь слетел с плеча, а потом, как сорока, перелетая с выступа на выступ, стал разминать крылья, поднимаясь в воздух и паря в его потоках.

Ситрик вытащил хлебную лепёшку и быстро съел её, не просыпав и крошки, а потом лёг на плоский камень, устремив взгляд на небо. Обычно это вызывало боль в подслеповатых глазах и слёзы, но сейчас облака были темны и так близки, что казалось, будто до них можно дотянуться рукой. Ситка закрыл глаза и на миг представил, что стало бы, если бы он, как и Холь, умел летать…

Он раскинул руки, продолжая лежать, подумал о том, что меж сочленений от плеч до кончиков пальцев растут большие перья, точно ножи, рассекающие воздух. Большие, гладкие, блестящие. Взмахнуть бы этими крылами, присоединиться к Холю, который играючи кувыркался в потоках небесной реки, да только ничего такого он не мог.

Ничего. Прирос к земле.

Облака смешивались, сменяя серые и тёмно-синие цвета на белёсые оттенки, похожие на снег. Ситрик рассматривал их безо всякого внимания и вскоре задремал.

– Ситка! – Зов Холя оказался настолько неожиданным, что он подскочил, сбив локтем вещи с плоского камня.

Огненную птицу было видно издалека: белые очертания, будто вырезанные из кости, светились на фоне серого неба. Ситрик взобрался на самую высокую скалу, и тугой поток ветра чуть не сбил его вниз. Он схватился за выступ, за вереск, корнями ушедший в скальные жилы, удержался.

– Смотри туда. – Холь вытянул голову вперёд, указывая на что-то, но Ситрик и сам уже увидел.

То, что Холь заметил первым, оказалось золотом. Настоящим золотом, выкованным небесным кузнецом одним ударом молота. Солнечный лик показался из-за облаков, и на землю и воздух, отделявший лес от неба, упали тени, похожие на тонкие, но прочные ткани, а впереди, куда смотрело солнце, средь серой и бескрайней зелёной массы, виднелись освещённые высокие древа. Берёзы. Они были золотом, шумящим, живым, трепещущим, как сердце. И это золотое сердце земли было столь величественно и прекрасно, что Ситрик не мог отвести от него заворожённых глаз.

Солнце спрятали тучи, но оно снова вышло, упрямо продолжая светить на деревья, словно в этом видело свой отчаянный смысл. Луч, замкнутый тенями, падал наискосок, сильно и смело. Когда он погасал, земля становилась страшным глухо-цветастым клубком шерстяных ниток. Вот она, вся красота этого уродливого мира, созданная для слабого и хилого подобия бога.

– Всё меняется, когда светит солнце, – проговорил Холь.

Ситрик скосил глаза на птицу и увидел, как изуродованы его лёгкие крылья. Они были обуглены, обожжены до чёрной кромки. Перья потускнели, и от голубого с жёлтым переливом пламени, тлеющего внутри, шёл свет, более похожий на пламя костра.

– Меняется, – согласился он, прежде не замечавший перемен в огненной птице. Он обеспокоился. – Что с твоими перьями, Холь?

– Да полно тебе, – проворчала птица. – Не хватало тебе ещё за меня волноваться. Ничего страшного. Может, через пару седмиц я сменю облик и всё станет так, как было прежде.

– Но ты менял облик чуть больше двадцати дней назад.

Холь лишь издал неопределённый звук и приземлился на скалу рядом с Ситриком. Уже так привычно запрыгнул на плечо, опустив хвост ему на спину.

– Ситка, нам стоит спуститься по левой дороге, и мы выйдем к ручью. – Холь склонил голову вниз, рассматривая тропу, вьющуюся по крутому краю. – Можем пойти и в обход, но тогда затратим больше времени.

Ситрик посмотрел вниз на обрывы и тонкие козьи тропки, идущие меж зелёных скал.

– В обход, – смалодушничал он.

Холь, дружески насмехаясь, щёлкнул клювом.

– В обход так в обход. Длинный путь всегда короче. А дальше дорога прямая идёт на северо-восход. – Холь заметил, что Ситрик вновь смотрит на золотую берёзовую рощу, отвлёкшись от разглядывания его перьев. – Пройдём лес насквозь. А вот если спуститься по короткой тропке, то к вечеру можно выйти к селению и морю.

Ситрик задумался, не зная, что хуже: снова ночевать в сыром лесу или идти по отвесному краю. Всё выходило одинаково плохо.

– В обход, – после долгих терзаний повторил он.

– Тогда отправляемся сейчас же. – Холь перемахнул на плечо Ситрику и нырнул в худ так, что из него торчали только кончики хвостовых перьев и клюв. – И ещё, Ситка, больше не дотрагивайся до того камня.

– Почему?

– Пройдём мимо – увидишь. – Холь высунул голову и положил её на плечо Ситрика. – Сказал бы раньше, да не усмотрел. Я, конечно, не самый суеверный человек на свете, но бывало всякое…

Спустившись со скалы и подобрав вещи, Ситрик решил и сам осмотреть каменный стол. На плоской грани были вырезаны руны, липнувшие друг к другу, словно воробьи в мороз. Не те руны, которыми обычно украшали памятные камни и писали послания… Они были другими, старыми, и каждая из них походила на ветку или сорную травинку. Ситрик с трудом прочёл несколько слов, и смысл их был пугающим.

«Чья-то могила, – догадался Ситрик. По спине пробежал холодок, а в душу закрался суеверный страх, который ни одна молитва не сможет искоренить до конца. – Быть мне мертвецом…»

Упали на землю крупные слезинки дождя. Они забарабанили по тропе и камням, по мертвеющей листве и лысеющей траве, по глине и мягкому мху. Капли падали на скалы и становились уже слезами земли, а не неба. Они больше не принадлежали ни высоте, ни себе, а только серой грязи. Тяжело наливались водой