он говорил с твоим дядей на эту самую тему и так ему прямо и сказал. Так что сама видишь, деточка, черный день настанет для нас, когда вы оба уедете.

И несчастная старая мать опять заплакала, горько и без слез, как плачут старухи. Бесси поспешила утешить ее, и долго еще они говорили, и горевали, и надеялись, и строили планы грядущих дней, пока, наконец, не завершили разговор: одна — смирившись, а вторая — пылая тайной радостью.

В тот вечер Натан с сыном вернулся из Хайминстера, уладив все формальности, к полному удовольствию старика. Когда бы он счел необходимым потратить на то, чтобы удостовериться в подлинности правдоподобных деталей, которыми его сын уснастил историю о предлагаемом партнерстве, хотя бы половину тех хлопот и усилий, какие потратил на то, чтобы самым безопасным способом перевести деньги в Лондон, то подобная предусмотрительность пошла бы ему только на пользу. Но об этом он даже и не подумал, а все сделал так, как посчитал наилучшим. Вернулся домой он усталый, но довольный, и хотя не в столь радужном настроении, как накануне, но все же веселый, насколько вообще возможно веселиться вечером перед отъездом сына. Бесси, счастливая и оживленная утренними заверениями тетушки, будто кузен на самом деле любит ее (мы ведь всегда верим тому, о чем давно мечтаем!), и планом, который должен был увенчаться их свадьбой, казалась почти красавицей так была жизнерадостна и так прелестно заливалась румянцем. И не однажды за этот вечер, пока она сновала по кухне, Бенджамин притягивал ее к себе и целовал. Престарелая чета охотно закрывала глаза на эти шалости, и по мере того как вечер подходил к концу, каждый становился все печальнее и тише, думая о предстоящей поутру разлуке. И с каждым часом Бесси тоже все грустнела и все чаще пускалась на всевозможные невинные уловки, лишь бы заставить Бенджамина присесть рядом с матерью, чье сердце, как видела девушка, жаждало этого больше всего на свете. Когда ее ненаглядное чадушко в очередной раз оказалось рядом и ей удалось завладеть его рукой, старушка принялась поглаживать ладонь сына, бормоча давно забытые ласковые словечки, что нашептывала ему, когда он был еще совсем маленьким, но все это лишь утомляло его.

Пока он мог развлекаться, то дразня и изводя Бесси, то нежничая с ней, ему было не до сна, но теперь стало скучно и он громко зевнул. Девушка сердито дернула Бенджамина за ухо: мог бы хоть не зевать так открыто, едва ли не вызывающе, — а мать проявила к нему больше сочувствия: ласково погладив по плечу, заметила:

— Ты устал, мой малыш!

Сын резко поднялся, сбросив материнскую руку, и буркнул:

— Да, чертовски устал! Пойду спать. Небрежно чмокнув в щеку всех по очереди, даже Бесси, потому что действительно «чертовски устал» разыгрывать из себя пылкого влюбленного, удалился наверх. Оставшиеся немного посидели, думая каждый о своем, и последовали его примеру.

На следующее утро он поднял всех ни свет ни заря, чтобы поскорее распрощаться, и сказал напоследок:

— Ну ладно, старичье, надеюсь, в нашу следующую встречу лица у вас будут повеселее, чем нынче. Да вы что, будто на похороны собрались? Одного этого достаточно, чтобы бежать отсюда со всех ног. А ты-то, Бесси, просто страхолюдина, не то что вчера.

Бенджамин поспешил покинуть дом, а его родственники молча принялись за тяжелую ежедневную работу, стараясь даже между собой не говорить о постигшей их утрате. Да и то сказать: им было некогда и словом перемолвиться, поскольку на время мимолетного визита сына многие дела по хозяйству были отложены на потом, а теперь приходилось работать вдвое больше, чтобы наверстать упущенное. Тяжелый труд служил осиротевшей семье единственным утешением в течение многих дней.

Сперва письма Бенджамина, пусть и нечастые, изобиловали подробными описаниями его успеха. Правда, детали этого процветания оставались какими-то смутными, но сам факт декламировался широко и недвусмысленно. Затем наступила долгая пауза. Письма сделались короче, тон их изменился. Примерно через год после отъезда сына Натан получил от него письмо, крайне озадачившее и даже рассердившее старика. Что-то было неладно — Бенджамин не писал, что именно, — но кончалось письмо просьбой, точнее даже не просьбой, а требованием, выслать ему все оставшиеся сбережения, будь то из банка или из чулка. Как назло, год выдался для Натана неудачным, среди скота разразилась эпидемия, и Хантройды вместе с соседями потерпели немалые убытки, а вдобавок цены на коров, которых пришлось покупать, чтобы возместить потерю, взлетели так, как Натану на его веку помнить не приходилось. От былых пятнадцати фунтов осталось не более трех — и надо же было требовать их столь бесстыдно! Не рассказав об этом письме ни единой живой душе (Бесси с тетей уехали на ярмарку на соседской телеге), Натан вооружился пером, чернилами и бумагой и отписал в ответ неграмотный, зато весьма суровый и категоричный отказ. Бенджамин уже получил свою долю, и коли не сумел толком распорядиться ею — тем хуже для него, а от отца он больше ничего не получит.

Итак, письмо было написано, подписано, запечатано и вручено деревенскому почтальону, возвращавшемуся в Хайминстер после дневной разноски и сбора писем, задолго до возвращения с ярмарки Хестер и Бесси, которые провели день на редкость приятно, в веселой и дружеской болтовне с соседями. Выручка оказалась очень недурной, и тетушка с племянницей вернулись в самом хорошем настроении и, хоть и подустали, привезли кучу новостей, поэтому не сразу заметили, как равнодушен к их рассказам хозяин. Когда наконец поняли, что уныние старика вызвано не какими-либо мелкими домашними неприятностями, а чем-то более серьезным, Хестер и Бесси вытащили из него, что стряслось. Гнев Натана к тому времени не угас, а напротив, лишь разгорелся сильнее, поэтому фермер не стал ничего таить и задолго до того, как рассказ его подошел к концу, обе женщины были не менее огорчены, если и не разгневаны, чем он сам. Долго еще обитатели маленькой фермы не могли оправиться от этого потрясения. Первой успокоилась Бесси, ибо нашла выход горю в действии, которое отчасти было возмещением за все те колкости, что наговорила кузену в прошлый его визит, когда была недовольна его поведением, а отчасти объяснялось твердой верой, что Бенджамин ни за что не написал бы отцу подобного письма, если бы деньги и вправду не требовались ему позарез, хотя на что ему могли опять потребоваться деньги, когда совсем недавно ему дали такую уйму, даже вообразить не могла. С самого детства Бесси откладывала всю перепадавшую