ним — сыродельня, комнатка над которой служила спальней Бесси. Окно этой маленькой спаленки выходило как раз на наклонную крышу кухни. Ни на одном окне, будь то первый или второй этаж, не было ни ставен, ни решеток. Дом был сложен из камня, каменными были и оконные рамы, а длинное низкое окно столовой в иных, более помпезных домах называлось бы готическим.

В тот вечер, о котором я веду речь, уже к девяти часам все разошлись по спальням, хотя обычно расходились еще раньше, поскольку жечь свечи понапрасну считалось такой расточительностью, что семья Натана вставала и ложилась рано даже по деревенским меркам. Но почему-то в этот вечер Бесси долго не удавалось уснуть, хотя обычно она засыпала мертвым сном не позднее чем через пять минут после того, как голова касалась подушки. Сегодня же в голову ей лезли всякие мысли о больной корове Джона Киркби, и она слегка беспокоилась, как бы болезнь не оказалась заразной и не перекинулась на их коров, но, заглушая раздумья о домашних хлопотах, пробивались яркие и весьма неприятные воспоминания о том, как дверная задвижка двигалась без всяких видимых причин. Если внизу девушка еще думала, что все ей только померещилось, то теперь почти не сомневалась, что глаза не обманули ее и все это было на самом деле. Она жалела, что все это произошло как раз во время дядиного чтения, так что нельзя было подбежать к двери и проверить, в чем там дело. На ум ей пришли неуютные мысли о всяких сверхъестественных ужасах, а потом она вдруг вспомнила о Бенджамине, милом кузене, спутнике детских игр и первой любви. Бесси уже давно привыкла думать, что если он и не умер, то все равно потерян для нее навсегда, но именно благодаря этому добровольно и полностью простила ему все былые обиды. Теперь она думала о нем с нежностью, как о том, кто во взрослые годы сбился с пути, но остался в ее воспоминаниях невинным ребенком, одаренным юношей, лихим юным щеголем. Когда бы тихая привязанность Джона Киркби случайно выдала его намерения по отношению к Бесси — если, конечно, у него имелись на ее счет какие-либо намерения, — то первым ее побуждением было бы сравнить это обветренное, утратившее свежесть молодости лицо, эту неуклюжую фигуру с лицом и фигурой, которые Бесси хорошо помнила, но не надеялась больше увидеть в этой жизни. От всех этих мыслей ей сделалось беспокойно, не лежалось, и она долго металась по постели, ворочалась с боку на бок и думала, что никогда уже не уснет, как вдруг заснула.

Проснулась Бесси так же внезапно, как и заснула, и привскочила на постели, прислушиваясь к шуму, который разбудил ее, но теперь на время затих. Звук этот явно доносился из комнаты ее дяди — тот встал, — но потом снова наступила тишина. Затем Бесси услыхала, как он открывает дверь и тяжело, спотыкаясь, спускается по лестнице. Решив, что что-то случилось с тетей: может, заболела, — девушка соскочила с кровати, трясущимися руками поспешно натянула юбку, подбежала к двери и уже хотела было выйти, как вдруг раздался скрип отворяемой наружной двери, какой-то шорох, словно в дом входили несколько человек, и поток грубых, резких слов и ругательств. В мгновение ока Бесси все поняла: дом стоял на отшибе… дядя пользовался репутацией человека зажиточного… Должно быть, это разбойники прикинулись заблудившимися путниками и попросили указать им дорогу или что-нибудь в этом роде. Какое счастье, что корова Джона Киркби заболела! Там возле нее сидели несколько крепких мужчин. Метнувшись назад, девушка отворила окно, выскользнула наружу, спустилась по наклонной крыше и, босиком, задыхаясь, помчалась к коровнику.

— Джон, Джон, ради бога, помогите! В доме грабители. Скорее, а то они убьют дядю и тетю! — лихорадочно зашептала она перед запертой дверью.

Ей открыли, на пороге появились Джон и лекарь, готовые действовать, если понадобится. Бесси еще раз повторила свои слова, сопровождая их сбивчивыми и невнятными объяснениями, поскольку сама еще мало что понимала.

— Так ты говоришь, парадная дверь открыта? — переспросил Джон, вооружаясь вилами, тогда как ветеринар ухватил лопату. — Тогда, пожалуй, нам тоже надо там войти, чтобы поймать их в западню.

— Скорее, скорее! — только и могла лепетать Бесси, ухватив Джона за руку и пытаясь тащить за собой.

Все трое быстро добрались до дома и, завернув за угол, скользнули в открытую переднюю дверь. Мужчины принесли с собой из коровника фонарь, и в его резком, тревожном свете Бесси узрела того, о ком тревожилась больше всего: дядю, недвижимого и окоченевшего, распростертого на полу кухни. Первая ее мысль была лишь о нем, поскольку девушка пока не осознавала, что и тетушке ее грозит опасность, хотя и слышала сверху топот и приглушенные свирепые голоса.

— Запри-ка пойди дверь, девочка. Не дадим им удрать, — велел храбрый Джон без тени страха, хотя и не знал, сколько грабителей там, наверху.

— Отличная мысль! — воскликнул ветеринар, когда Бесси бросилась к двери.

Предстояла схватка не на жизнь, а на смерть, или по меньшей мере отчаянная борьба. Передав ключ ветеринару, Бесси опустилась возле дяди на колени. Тот не двигался и не проявлял никаких признаков жизни. Девушка подсунула ему под голову подушку, которую стащила со стула, и хотела было сбегать за водой, но сверху раздались вдруг такие ужасные звуки: тяжелые удары, тихие сдавленные проклятия и возгласы, хоть и яростные, но неясные и неразборчивые, словно их цедили сквозь стиснутые зубы, — что замерла рядом с неподвижным телом в кромешной тьме, такой густой, что казалась почти осязаемой. В какой-то миг — совсем краткий, между двумя биениями сердца — она поняла вдруг неким непостижимым образом, каким всегда присутствие живого существа дает знать о себе даже в самой темной комнате, что рядом затаился кто-то чужой. Бесси охватил невыразимый ужас. Нет, не еле слышное дыхание старика различила она и не близость ощутила: в кухне прятался кто-то еще — скорее всего кто-то из грабителей, которого оставили сторожить старого фермера, на случай если очнется. Бесси отчетливо поняла, что инстинкт самосохранения не позволял ему, невидимому свидетелю, обнаружить свое присутствие иначе, чем ради попытки к бегству, а покамест любая такая попытка была бы невозможна из-за запертой двери. Однако само сознание, что он притаился где-то рядом — невидимый, немой как могила, вынашивая в сердце ужасные, а быть может, и смертоносные замыслы, и что, весьма вероятно, зрение у него лучше, чем у нее, и глаза его больше привыкли к темноте, так что ему не составит труда различить