— Мне все интересно и все важно, что тебякасается, Фанни.

— Знаю, знаю; ты у меня хорошая, добраясестренка. А если я порой бываю запальчива, так ведь ты сама должна понять,каково мне мириться со столь жалким положением, зная, что я достойна гораздобольшего. И все бы еще ничего, — продолжала эта истинная дочь Отца Маршалси, —если бы не мои товарки. Ведь все они — из простых. Ни одна даже в прошлом непринадлежала, как мы, к высшему кругу. Все они чем были, тем и остались.Обыкновенные простолюдинки.

Крошка Доррит мягко взглянула на сестру, но несказала ни слова. Фанни достала платок и сердито вытерла глаза. — Я не родиласьтам, где ты, Эми, может быть, в этом все дело. Моя милая сестренка, сейчас мыизбавимся от дяди и я тебе все расскажу. Мы только доведем его докухмистерской, где он обедает.

Они прошли еще немного и, наконец, свернув вкакой-то грязный переулок, остановились у еще более грязного окна, которое такзапотело от горячего пара, поднимавшегося над жаркими, овощами и пудингами, чтосделалось почти непрозрачным. Но все же в просветы можно было разглядетьжареный окорок, обливавшийся слезами шалфейно-лукового соуса в металлическойпосудине, сочный ростбиф или йоркширский пудинг с румяной корочкой, шипевший насковороде, фаршированную телячью грудинку, от которой то и дело отрезалиогромные порции, ветчину, которая исчезала с такой быстротой, что даже взмокла,блюдо рассыпчатого картофеля, овощи в тушеном и жареном виде и разные другиеделикатесы. В глубине помещения было отгорожено несколько закутков для техпосетителей, которые предпочитали уносить обед домой не в руках, а в желудке.Полюбовавшись этой картиной, Фанни порылась в своем ридикюле, извлекла оттудашиллинг и подала дяде. Дядя, некоторое время подержав монетку в руке, догадался,наконец, для чего она предназначается и, пробормотав: «А! Обед! Да, да, да,да!» — неторопливо скрылся в клубах пара, вырвавшегося из двери.

— Ну вот, Эми, — сказала старшая сестра, —теперь, если ты не слишком устала, мы с тобой отправимся на Харли-стрит,Кэвендиш-сквер.

Так небрежно произнесла она этотаристократический адрес и так задорно поправила при этом свою новую шляпку(пожалуй, более нарядную, нежели удобную), что младшая сестра была слегкаозадачена, однако выразила готовность идти на Харли-стрит, и они тронулись впуть. Когда, наконец, перед ними потянулся ряд великолепных особняков, Фаннивыбрала самый великолепный, постучалась и спросила отворившего дверь лакея,дома ли миссис Мердл. У лакея волосы были и пудре, а по сторонам стояли еще двалакея, тоже в пудре, однако же он не только признал, что миссис Мердл дома, нодаже пригласил Фанни войти. Фанни вошла вместе с сестрой, они поднялись полестнице — одна пудреная голова впереди, две пудреные головы сзади, — иочутились в просторной полукруглой гостиной, открывавшей собой целую анфиладугостиных; здесь, оставшись одни, они осмотрелись и увидели золоченую клетку ипопугая, который лазал по ней, цепляясь за прутья клювом и растопыривая ввоздухе чешуйчатые лапки, причем нередко оказывался в самых нелепых позах,подчас даже вниз головой. Впрочем, подобные странности наблюдаются и у птицдругого полета, когда они карабкаются по золотым прутьям.

Даже искушенного ценителя поразили бы роскошьи богатство этих покоев, что же до Крошки Доррит. то она ничего подобного ивообразить себе не могла. Она с изумлением оглянулась на сестру и хотела что-тоспросить, но Фанни предостерегающе нахмурилась, указывая взглядом в сторонутяжелой драпировки, скрывавшей вход в соседнюю комнату. В ту же минуту драпировказаколыхалась, унизанная кольцами рука приподняла ее край, и в комнату вошладама.

Дама уже не была молода и свежа благодаряприроде, но была молода и свежа благодаря искусству своей камеристки. У неебыли большие бездушно красивые глаза и темные бездушно красивые волосы и пышныйбездушно красимый бюст, и все в ее наружности было продумано до мельчайшихподробностей. Оттого ли, что она боялась схватить насморк, или оттого, что ейбыл к лицу такой убор, она повязала голову дорогим кружевным шарфом, затянувего под подбородком. И если бы кто захотел представить себе подбородок, которыйникогда не осмелилась бы потрепать ничья рука, ему достаточно было взглянуть наэтот бездушно красивый подбородок, подтянутый кружевной уздечкой.

— Миссис Мердл, — сказала Фанни. — Моя сестра,сударыня.

— Рада познакомиться с вашей сестрой, миссДоррит. Я не знала, что у вас есть сестра.

— Я вам не говорила о ней, — сказала Фанни.

— А-а! — Миссис Мердл оттопырила мизинец левойруки, словно желая сказать: «А-а, попались! Вот то-то и есть, что не говорили!»Все необходимые жесты миссис Мердл делала левой рукой, потому что руки у неебыли неодинаковы, левая была гораздо белее и пухлее правой. Затем онапригласила их садиться и сама весьма уютно устроилась в гнездышке из алых сзолотом подушек на оттоманке близ клетки попугая.

— Тоже из актрис? — осведомилась миссис Мердл,разглядывая Крошку Доррит в лорнет.

Фанни ответила, что нет, не из актрис.

— Не из актрис, — повторила миссис Мердл,опустив лорнет. — Впрочем, это видно. Очень мила, но на актрису не похожа.

— Моя сестра, сударыня, — сказала Фанни, укоторой почтительность странным образом соединялась с развязностью, — просиламеня откровенно, как водится между сестрами, рассказать ей, каким образом мневыпала честь познакомиться с вами. А поскольку мы уговорились, что я побываю увас еще раз, я взяла на себя смелость привести ее с собой, полагая, что вы,может быть, расскажете ей сами. Я хочу, чтобы она знала все, и, пожалуй, лучше,если она узнает от вас.

— Но не находите ли вы, что вашей сестре в еевозрасте… — многозначительно заметила миссис Мердл.

— Она гораздо старше, чем кажется, — возразилаФанни. — Мы с нем почти одних лет.

— В Обществе, — сказала миссис Мердл, сноваоттопырив мизинец, — есть много такого, что трудно объяснить юным особам(строго говоря, и не только юным), и потому я очень рада это слышать. Ах, еслибы Общество было не столь прихотливо, если бы оно было не столь требовательно…Попка, молчи!

Попугай вдруг так отчаянно заорал, как будтоименно он представлял собою Общество и настаивал на своем нраве бытьтребовательным.

— Но, — продолжала миссис Мердл, — приходитсяпринимать его таким, как оно есть. Мы знаем, сколько в нем фальши, условностей,предрассудков и всяческой скверны, но поскольку мы все же не дикари стропических островов (о чем я лично очень сожалею: никаких забот и климат,говорят, прекрасный) — приходится считаться с его требованиями. Таков наш общийудел. Мистер Мердл — крупный коммерсант, у него обширнейшее поле деятельности,он очень богат и очень влиятелен, но даже и он… Попка, молчи!