Попугай снова заорал и тем столь выразительнодокончил фразу, что избавил миссис Мердл от необходимости доканчивать ее.

— Ваша сестра просит, чтобы в завершениенашего с нею знакомства, — начала она снова, обращаясь к Крошке Доррит, — ярассказала вам, при каких обстоятельствах это знакомство возникло (надосказать, эти обстоятельства делают честь вашей сестре). Что ж, не вижу причин,почему бы мне не удовлетворить ее просьбу. У меня есть сын, которому сейчасдвадцать два или двадцать три года (я была совсем юной, когда первый развыходила замуж).

Фанни поджала губы и бросила на сестру почтиторжествующий взгляд.

— Двадцать два или двадцать три года. Оннемного ветрен — недостаток, который Общество легко извиняет молодым людям, — икрайне впечатлителен. Должно быть, это у него наследственное. Я сама крайневпечатлительна по натуре. Как всякое слабое создание. Меня растрогать ничего нестоит.

Эти слова (как и все ее слова) былипроизнесены ледяным голосом, точно не женщина говорила, а снежное чучело; осестрах она почти позабыла, а обращалась к некоей отвлеченной идее, именуемойОбществом. Для этого же воображаемого собеседника она время от временирасправляла складки своего платья или меняла позу на оттоманке.

— Итак, он крайне впечатлителен. Не такая ужбеда для человека в его естественном состоянии, но мы не находимся вестественном состоянии. Весьма прискорбно, разумеется, особенно для меня, ибо яистинное дитя Природы (если бы только я могла дать волю своим склонностям) — нотакова действительность. Все мы подавлены и порабощены Обществом… Попка, молчи!

Попугай, черным языком лизавший прутья клетки,искореженные его крючковатым клювом, вдруг залился резким, пронзительнымхохотом.

— Вам, при вашем здравом уме, богатомжизненном опыте и утонченных чувствах, — тут миссис Мердл поднесла к глазамлорнет, чтобы напомнить себе, к кому она, собственно, обращается, — вам едва линужно говорить о той притягательной силе, которой для молодых людей подобногосклада обладает порой сцена. Говоря «сцена», я имею в виду выступающих на нейособ женского пола. Поэтому, когда до меня дошли слухи, что мой сын увлексятанцовщицей, я, зная, что под этим подразумевается в Обществе, сразу жепредположила, что речь идет о танцовщице Оперы, так как молодые люди из Обществаобычно находят предмет для своих увлечений именно там.

Глядя теперь уже прямо на сестер, онапоглаживала одну свою белую руку другою, отчего кольца терлись друг о друга снеприятным скрежетом.

— Ваша сестра может подтвердить вам, что,когда я узнала, в каком театре она выступает, я была очень удивлена и оченьогорчена. Но когда вслед за тем я узнала, что, получив от вашей сестры отказ(должна прибавить, весьма непредвиденный и решительный), он дошел до того, чтопредложил жениться на ней, мое огорчение сменилось глубочайшей тревогой —мучительной тревогой.

Она провела пальцами по левой брови ипригладила торчавший волосок.

— Обуреваемая чувствами, которые можетиспытывать только мать, и притом мать, вращающаяся в Обществе, я приняларешение лично отправиться в театр и объясниться с танцовщицей начистоту.Знакомство с вашей сестрой состоялось. К моему удивлению, она оказалась вомногих отношениях не такой, как я ожидала, и самым неожиданным было то, чтоона, со своей стороны, выставила — как бы это сказать? — соображения семейногопорядка. — Миссис Мердл улыбнулась.

— Я вам сказала, сударыня, — вспыхнув,перебила Фанни, — что хоть я и занимаю сейчас столь скромное положение, но выне должны равнять меня с моими товарками, что я из такой же хорошей семьи, каки ваш сын, и что у меня есть брат, который, узнан обо всем, будет того жемнения и едва ли сочтет вашего сына подходящей для меня партией.

— Мисс Доррит, — сказала миссис Мердл,посмотрев на нее в лорнет замораживающим взглядом, — именно это я и собираласьсказать вашей сестре, как вы меня просили. Весьма признательна за то, что вы,не дожидаясь, сказали все сами. В ответ на это, — продолжала она, обращаясь кКрошке Доррит, — я тотчас же (я привыкла действовать под влиянием минуты) снялас руки браслет и просила разрешения надеть его на руку вашей сестры в знаксвоей радости, что мы с ней так легко нашли общий язык. (Это была чистаяправда: по дороге в театр дама купила дешевенькую, мишурную вещицу на случайнеобходимости подкупа.)

— И еще я вам сказала, миссис Мердл, — сновавмешалась Фанни, — что мы люди бедные, но благородные.

— Ваши подлинные слова, мисс Доррит, — подтвердиламиссис Мердл.

— И еще я сказала вам, миссис Мердл, —продолжала Фанни, — что раз вы столько говорите о высоком положении, занимаемомвашим сыном в Обществе, значит, вы, по всей вероятности, заблуждаетесьотносительно моего происхождения и что мой отец даже в том Обществе, в которомон вращается теперь (а в каком именно, об этом мы говорить не будем), занимаетособое положение, что признано всеми.

— Совершенно точно, — согласилась миссисМердл. — Замечательная память.

— Благодарю нас, сударыня. А теперь будьте такдобры, доскажите моей сестре остальное.

— Досказать остается немного, — сказаламиссис, Мердл, обозревая свой бюст, достаточно обширный дли того, чтобыпоместить все ее бездушие, — но и это немногое делает честь вашей сестре. Я объяснилаей положение вещей, сказала, что Общество, в котором мы вращаемся, не можетвступать ни в какие отношения с Обществом, в котором вращается она (хоть, безсомнения, весьма приятным), и что таким образом, она рискует подвергнуть весьматягостным испытаниям семью, которой так дорожит, ибо мы вынуждены будем спренебрежением смотреть на эту семью и даже (поскольку дело касается Общества)с отвращением сторониться ее. Одним словом, я обратилась к похвальному чувствугордости, столь развитому у вашей сестры.

— Я бы хотела, чтоб вы сказали моей сестре,миссис Мердл, — вставила Фанни, надув губки и обиженно тряхнув своей наряднойшляпкой, — что я еще прежде имела честь просить вашего сына оставить меня впокое.