– Сангомины.

– Что?

– Помню, как мой хозяин прокричал: «Сангомины!»

– А зачем сангоминам нападать на каких-то торговцев?

– Как зачем? Потому что они злые и убивают для забавы.

Кеме заливисто смеется, настолько выводя Соголон из себя, что она зажмуривается.

– Сангома дает нам мути[27], глупая. И по€ля, чтобы связывать нас с духами, и зверя, чтобы давать нам храбрость львов. Именно благодаря учению Сангомы в нас нет изъянов или болезней, и даже целостность рассудка зависит от него. Среди нас каждый воин носит мути на лице, груди или руке. По секрету скажу: некоторые даже натирают им член. То, что ты сейчас говоришь, сродни богохульству, или же тебя околдовали ведьмы.

– Среди нас ведьм не было.

– А всех ли ведьм ты учитываешь? Как насчет тех, что наполовину женщины, наполовину змеи? А те, что омываются кровью мертвых? Или те, что живут под землей? Ведьм вокруг нас столько, сколько камней на берегу.

– Я никаких ведьм не видела.

– Ну так и они не видели тебя, иначе б ты была бренчащим костями трупом. А куда направлялся твой хозяин?

– Ты ведь сам сказал, что эта дорога ведет только в одну сторону.

– В Манту, что ли? С каких это пор монахини занимаются торговлей?

– Спроси об этом торговца. Рабыне не дано знать, что у хозяина на уме.

– Самой тебе ума, я вижу, не занимать. На рабыню ты похожа менее всего. Завтра мы отбываем. Кое-кому из наших не по себе так долго ночевать рядом с мертвыми королями.

– Мертвыми королями?

– Как долго ты уже здесь обретаешься?

– Несколько дней.

– Это кое-что. И ты хочешь сказать, что тебя ничего не затронуло? Так и осталась непорочной?

«Фи, такие вопросы задавать женщине», – думает Соголон укоризненно, но вслух не произносит.

– Да, – отвечает она.

Про ночного зверя она не упоминает.

– Странновато для такого места. Это город мертвых, девочка, некрополь королей. Здесь погребены умершие монархи и принцы, жившие еще задолго до династии Акумов. Короли-великаны, жившие тысячу лет назад, когда у леопардов еще были бивни, а у слонов пятна, когда человек был выше того вон дерева. Оглянись назад, – он указывает на те три столпа, между которых она пряталась. – Средний – Камак Злой, правый – Барка Добрый.

– А третий?

– Это неведомо даже старикам.

– Маршал, перестань искать себе вторую жену, – слышится голос с ленцой.

Голый маршал подошел и стоит. Вероятно, он думает, что поддел Кеме, но на самом деле он осек Соголон, которая сейчас собиралась спросить, что Кеме понимает под словом «раб»; не потому, что ее волнует его ответ – катись в пропасть и он, и все его идолы, – а чтобы отхлестать его за мнение, что рабы-де сплошь глупы или невежественны, а не пленники злого рока, или вражьей победы, или невольничьего ярма деспотов вроде его Короля, а то и самого Кеме, который может раба купить.

– Даже ты годишься лучше, чем кто-то, пахнущий звериной кожей, – говорит он.

Соголон оглядывается в поисках, кому направлены эти слова, но, кроме нее и Кеме, здесь никого нет. А этот ей хоть и знаком, но она не знает его по имени.

– Маршал, на каждом человеке хоть где-то да есть кусок звериной кожи. Взять хотя бы ремешок на твоем шлеме.

– Он не она, – бросает тот, уходя.

– С маршалом надо обходительней, – говорит ей Кеме. – Как бы ты себя чувствовала, если б он носил на себе кожу твоей матери?

Смысл до Соголон не доходит, пока маршал вновь не появляется в поле зрения. Не доходя до костра, он припадает на колени, затем на землю, а встает уже как лев. Ее сердце делает кульбит – ведь это может быть Берему или тот другой лев, с которым она подружилась, но в человечьем обличье она его не признает, а тот другой оборотнем явно не был. Оба вызывают в памяти одну и ту же картину. Львы в Красном воинстве… Значит, Кваш Моки всё же нашел им применение. Но это придворные дела, и Соголон теперь досадует на себя за то, что думает о королевских премудростях, как будто имеет к ним какое-то отношение. «Смена политики» – какой странный речевой оборот; использовать такой она уж и не чаяла. Да его, пожалуй, и произнести-то некому. «Встань пораньше, девочка, постарайся, – звучит в голове голос, похожий на ее собственный. – Проснись и покинь это место до всех. Никто и не хватится, если ты уйдешь. Встань рано».

Холодный всплеск воды в лицо, и Соголон просыпается. Потрясенная и размытая, она не видела, кто плеснул воду. Между тем люди вокруг плещут водой на огонь и торопливо собираются в путь. Впереди Кеме и маршалы уже на лошадях, готовые к отъезду.

– Ты на лошади, привязанной к коню маршала, – сообщает ей Кеме.

– Я иду в Манту.

– Ты едешь в Фасиси.

– Нет, я не собираюсь обра…

– Не собираешься куда? Нас послали для сбора сведений, и ты – то самое, что мы нашли. Начальство требует от нас показаний. Вот ты, как свидетель, их и дашь, – говорит он.

– Никакой я не свидетель.

– Можешь указать и это, если захочешь. А мы уже выезжаем.

– А если я не хочу?

– Чего ты хочешь, мне на самом деле без разницы, всё равно ты едешь с нами. Свободной или в цепях – это уже на твой выбор. Определяйся.

2. Девушка, гонимая охотой

Bingoyi yi kase nan

Двенадцать

Давайте на скорую руку: Кваш Моки, стремясь доказать, что он тоже Лев Севера, а не его Кобра, вторгается в Увакадишу, независимую страну. «Там вновь вступили в сговор с Югом, замышляя бесчинства и разрушения многие», – вещают окьеаме. Силы из Омороро и Веме-Виту сговариваются с Увакадишу пересечь реку Кеджере и вторгнуться в земли Севера. Калиндар. Король Юга войны не объявляет, не приходит и на помощь Увакадишу. Делами войны Южный король себя не утруждал, так как из пальцев ног у него росли лилии, высочайшее дерьмо почиталось священным и запрещено было к выбросу, а его бабушку не мешало б спалить заживо, потому что она была не бабкой и не дедом, а гремлином токолоше. «Надо бы спросить, неужто никому на Юге никогда не приходило в голову зачать новую династию? Ведь эта уже сотни лет не в своем уме», – судачит и посмеивается люд Фасиси. Увакадишу теперь под пятой. Но огонь Борну – страны, некогда стертой Квашем Кагаром из памяти, – вновь начинает мерцать