и влажности воздуха, от которых, в свою очередь, зависела жизнедеятельность южной крысиной блохи Xenopsylla cheopis. Она неактивна и в сильную жару тропического лета, и при высокой влажности, характерной для сезона муссонных дождей с июня по сентябрь. Болезнь приходила и отступала с такой регулярной периодичностью, что время года с декабря по апрель прозвали сезоном чумы.

В чумные сезоны газета The Times of India публиковала отчеты о смертности, которая в такие пиковые годы, каким, например, был 1903-й, составляла более 2000 человек в неделю в самые опасные месяцы – январь и февраль. Эти цифры появлялись на фоне сообщений о том, что статистика сильно занижена и многие жертвы чумы не учтены. Как писал знаменитый врач Алессандро Люстиг, живший в то время в Бомбее,

вести в Индии точный учет заболеваемости невозможно, потому что немало жителей больших городов ведут бродячий образ жизни, обитают на улицах и площадях, не имея крыши над головой хоть на сколь-нибудь постоянной основе. Смертность оценивать еще сложнее, так как трупы нередко бросают в реки и священные водоемы, как того требуют местные обряды, или же сжигают в лесу, не оповещая органы власти, даже если те и настаивают{186}.

Далее бубонная чума вышла за пределы острова и охватила все Бомбейское президентство. Затем она распространилась еще дальше и добралась до Пуны, Карачи, Калькутты (современная Колката) и бесчисленных городов и деревень на севере и востоке Индийского субконтинента. Эти регионы связывали с Бомбеем обычные и железные дороги, по которым пролегали торговые пути, маршруты трудовой миграции и паломничества, поэтому смертность там была не меньше, чем в портовом мегаполисе.

В конце Викторианской эпохи Бомбей переживал экономический бум, и это привлекало туда множество обездоленных мигрантов из сельской местности, которые нанимались носильщиками, ткачами, прядильщиками, докерами, уборщиками и строителями. Прорва приезжих превратила Бомбей в один из самых густонаселенных городов мира. Если в Калькутте на один акр (0,4 га) приходилось 208 человек, а в некоторых районах Лондона – 221, то в Бомбее этот показатель составлял 759 человек на акр. Строительных норм и системы вывоза отходов не было, поэтому огромное количество хлевов и домашнего скота, кожевенные производства, мясные лавки и фабрики непрестанно производили горы мусора. Сточные трубы и канализационные сливы выходили прямо в узкие переулки, куда не проникал солнечный свет. Высушенный и спрессованный коровий навоз продавали беднякам в качестве топлива, хотя он ужасно вонял. В итоге неправильно устроенная канализация, плохая вентилируемость, вездесущая грязь, недоедание, паразиты, а в первую очередь явная перенаселенность закономерно сыграли свою роль в катастрофе, которая вскоре и разразилась в печально известных чоулах – наспех возведенных многоквартирных домах, призванных обеспечить иммигрантов дешевым жильем. Комиссия по борьбе с чумой в Индии описала эти жилища так:

…огромные строения, похожие на муравейники, состоящие из бесчисленных помещений, выходящих в узкий коридор или соединенных друг с другом. Помещения маленькие, темные, и вентиляция в них фактически не предусмотрена. Пол представляет собой месиво из земли и коровьего навоза, и каждую неделю его обновляют – это не в последнюю очередь часть религиозной церемонии. ‹…› Говорят, что такие полы прохладные и ходить по ним босыми ногами приятно. ‹…› Важная особенность этих домов состоит в том, что там чрезвычайно тесно по ночам: люди спят на полу практически штабелями{187}.

Владельцы чоулов, сдававшие квартиры в аренду, эксплуатацию своей недвижимости зачастую осуществляли так же халатно, как и ее возведение. Квартиры (холисы) были настолько крошечными, что двери в них держали нараспашку, чтобы не задохнуться от духоты.

Британская колониальная кампания по борьбе с чумой

23 сентября, по прошествии первых недель бездействия и отрицания, здравоохранная политика перешла в радикальную фазу, целью которой было сдержать заболевание с помощью строгих противочумных мер. Принятый в феврале 1897 г. Закон об эпидемических заболеваниях наделял главный совет Комиссии по борьбе с чумой неограниченными полномочиями. Уже зная, благодаря Китасато и Йерсену, что чума – болезнь заразная, Комиссия воскресила драконовские противочумные мероприятия, придуманные во времена второй пандемии: карантин, принудительную изоляцию заболевших и контактировавших с ними, безотлагательное погребение умерших. Когда пошел еще только первый слух о том, что правительство планирует принять какие-то противочумные меры, население пришло в ужас, началась типичная реакция, которая тут же свела на нет попытки не выпустить заразу из города. Мужчины, женщины и дети дали деру еще до того, как об эпидемии было объявлено официально, а уж после этого началось и вовсе паническое бегство. К декабрю город покинули 200 000 человек, к февралю 1897 г. это число выросло до 400 000, то есть из города сбежала половина населения. И разумеется, беглецы увозили с собой чумную палочку. Санитарных мер, которые готовили англичане, горожане страшились больше самой чумы.

Порт тем временем встал, вся экономическая деятельность остановилась, и британцы наконец обнародовали военный план, который так пугал население. Свежесозванный Комитет общественной безопасности поделил город на районы и опубликовал постановление, вызвавшее широкий общественный резонанс. В нем было сказано, что «уполномоченные должностные лица получили право заходить в любые помещения для очистки оных, изъятия зараженных предметов, принудительной отправки в больницу любого лица, которое по заключению санитарного врача болеет чумой, и, наконец, для изолирования зараженных жилищ»{188}. Наделенный такими полномочиями Комитет разослал по городу поисковые отряды санитарных врачей в сопровождении возниц, сипаев (местных солдат), британских констеблей и мировых судей. Каждый день рано утром они оправлялись на охоту за больными. Будучи официальными представителями властей, они входили в дома без предупреждения, выискивали всех, у кого было подозрение на чуму. Они пренебрегали всеми кастовыми и религиозными устоями, подвергали физическому осмотру всех без исключения. Они приходили высматривать бубоны и чумные метки даже у женщин, которые, согласно особым мусульманским и индуистским традициям, жили затворницами за специальными занавесами, скрываясь от посторонних глаз.

На доме, где поисковый отряд обнаруживал кого-то с подозрением на чуму, ставили отметку, например рисовали круг на наружной стене или делали надпись над дверью – UHH (unfit for human habitation), что значит «для проживания людей непригоден» (рис. 16.2). Затем новоиспеченного пациента сажали на повозку или каталку и отправляли в ужасную Муниципальную инфекционную больницу на Артур-роуд (рис. 16.3). Тем временем поисковый отряд брал под стражу всех, кто проживал на одной площади с предполагаемым пациентом, и доставлял их в сооруженные наспех лагеря, прозванные весьма иронично оздоровительными. Здесь эвакуированных загоняли на карантин в брезентовые шатры или сараи, не обращая ни малейшего внимания на традиционные индийские правила, регулирующие совместное пребывание людей разных каст, религий, национальностей и полов. Британцы разлучали больных с их семьями, насаждали западную врачебную практику, изолировали всех, кто контактировал с больными, и грубо нарушали социальные и религиозные обычаи.

Рис. 16.2. Метка на доме, пораженном чумой. Бомбей, 1896 г. Незакрашенные круги означают, что человек умер от чумы, закрашенные – что смерть наступила по другой причине. Метка на доме указывала властям на необходимость провести санитарные мероприятия.

Wellcome Collection, London. CC BY 4.0

Рис. 16.3. Колесные носилки у чумной больницы в Бомбее, 1896–1897 гг. (фото Clifton & Co).

Wellcome Collection, London. CC BY 4.0

Круги и метка UHH служили иной цели, нежели красные кресты, описанные Дефо в «Дневнике чумного года». Лондонские кресты предупреждали прохожих, что здание закрыто, вход и выход воспрещены. В Бомбее метка выполняла другую функцию – указывала должностным лицам на помещение, которое требовало дальнейших санитарных мероприятий. Как и в Гонконге, медицинская теория, легшая в основу бомбейской кампании по борьбе с чумой, исходила из традиционного для того времени представления о том, каким образом происходит заражение – всему виной истинный рецидив. Такая теллурическая (почвенная) теория предполагала, что помеченные помещения нужно должным образом обработать. В деревнях и небольших городках, где было возможно экстренно найти место для размещения малоимущего населения, санитары отправляли всех жителей в карантинные лагеря, а затем, так же как в Гонконге и Гонолулу, сжигали зараженные жилища дотла. Общественное здравоохранение осуществлялось методом выселения и разрушения. По сегодняшним меркам такая стратегия контрпродуктивна, потому что в итоге вела к тому, что целые колонии напуганных блохастых грызунов начинали метаться в поисках нового жилья.

Да и в таком громадном городе, как Бомбей, подобная стратегия неосуществима. Организовать программу срочного масштабного переселения в самый разгар чрезвычайной ситуации просто невозможно. Поэтому для глобального обновления, с учетом