Новость о том, как отвратительно NASA и Thiokol отработали проблему с кольцевыми уплотнениями, быстро достигла Отдела астронавтов и произвела предсказуемый эффект. Мы кипели от возмущения нашим руководством. Как могли они игнорировать предупреждения? В своей критике мы легко забыли о том, как сами бешено желали полета. Если бы руководство NASA отреагировало на предупреждения должным образом и остановило полеты на 32 месяца, чтобы заново спроектировать и испытать ускорители (а именно столько потребовалось для возобновления полетов после «Челленджера»), начались бы жалобы со стороны астронавтов. В том, что сама система была настроена на необходимость продолжать полеты шаттла, мы были так же виноваты, как и тот менеджер NASA, который ответил разработчикам фразой: «О боже, Thiokol, когда вы хотите, чтобы я его запустил – в апреле?» В NASA лишь санитары и официантки не были причастны к гибели семи астронавтов «Челленджера».

После того как в Белом доме узнали об истории с кольцевыми уплотнениями, там решили, что NASA нельзя доверить непредвзятое расследование в отношении самого себя. Президент Рейган распорядился образовать Комиссию Роджерса и поручить расследование ей. (Комиссия была названа по имени ее председателя, бывшего генерального прокурора и государственного секретаря Уильяма Роджерса.) Читая ее отчеты, я узнал, что мой первый полет 41-D был в числе тех 14, которые едва не закончились катастрофой из-за кольцевых уплотнений. Более того, он был первым, в котором горячие газы не просто достигли основного уплотнения, а прорвали его. Не зря сказал Боб Криппен: «Что бы там ни было, мы все летали на этом». Я пытался понять, отчего погиб 51-L, а не 41-D. Мог ли толчок от еще одной ударной волны при прохождении «Дискавери» через зону максимального скоростного напора вскрыть уплотнение стыка двух секций SRB в достаточной степени для того, чтобы уплотнение полностью отказало и принесло нам гибель? Только Бог знает ответ на этот вопрос. Но 30 августа 1984 года дыхание смерти коснулось и моей щеки.

Неделями после «Челленджера» я каждое утро приходил на работу, не понимая, собственно, зачем. Делать мне было нечего. Нескольких астронавтов назначили помогать работе Комиссии Роджерса, но я не был в их числе. Мой телефон звонил редко. Не было ни совещаний по полезному грузу, на которых надо присутствовать, ни тренировок, которые могли бы заполнить служебное время. В сейфе Отдела астронавтов лежал предварительный вариант описания полезного груза на 62-A, который я жадно изучал в той жизни, что была до «Челленджера». Теперь документ лежал без движения. Я не видел смысла в том, чтобы продолжать подготовку к полету с Ванденберга. Было очевидно, что шаттлы не полетят еще очень долго, а когда полетят, то не из Калифорнии. Пронесся слух, что ВВС США собираются вообще отделаться от программы шаттлов и вернуться к своим одноразовым ракетам. Они и не были никогда большими фанатами запуска своих спутников на шаттле – это конгресс вынудил их. Воздушные силы справедливо возражали, что если взорвется одноразовая ракета, то проблему можно устранить и возобновить пуски за несколько месяцев, в то время как вопрос о жизни людей на пилотируемой системе может отсрочить возобновление полетов на годы. А из-за такой продолжительной задержки может пострадать национальная безопасность. Именно с этим и столкнулись ВВС после «Челленджера», поэтому было легко поверить слухам о том, что ВВС собираются отказаться от вложений в площадку для шаттлов на Ванденберге.

Была помимо этого и существенная техническая причина застоя на Ванденберге. Поскольку ракета, запускаемая на полярную орбиту, теряет прибавку к скорости от вращения Земли к востоку, она не может нести такой же груз, как ракета, запускаемая на восток из Центра Кеннеди. Чтобы до некоторой степени компенсировать эту недостачу, NASA разработало легкие корпуса ускорителей из углеродных волокон для использования на Ванденберге. Но если Thiokol не в состоянии сделать герметичной стальную секцию ускорителя, думал я, насколько же будет сложнее добиться этого от конструкции из мотаного волокна с клеем? Теперь уже никто не верил, что легкие ускорители для Ванденберга удастся сертифицировать. Значит, шаттл никогда не увидит полярной орбиты, и не увижу ее я. Я снял фотографию Ванденберга со стены и положил на дно ящика в столе. Я не хотел, чтобы она напоминала мне о том, что ушло.

И невозможно было отделаться от боли, которую причинял «Челленджер». Проходя по коридору, я читал на дверях таблички с именами членов экипажа 51-L. В почтовой экспедиции сотрудницы убирали фотографии астронавтов «Челленджера» в шкаф с биркой «Умершие астронавты». Мне хотелось плакать. Хотелось встать и просто зарыдать, но кровь Петтигрю лишала меня такой разрядки.

Отдел летных врачей уведомил всех, что можно посоветоваться с д-ром Макгуайром – психиатром, который беседовал с нами во время медицинского отбора в группу TFNG во времена, казавшиеся теперь другой жизнью. Некоторые жены искали у него помощи, в том числе и Донна. Большинство людей в таком психическом состоянии, в каком находился я, ухватились бы за возможность получить помощь. Но большинство людей – не астронавты. Я был насквозь пропитан представлениями военных летчиков о том, что психиатры – для слабых. Я же был астронавтом. Я был железным. Поэтому я все держал в себе. Если я способен держать клизму 15 минут, то все могу выдержать и справлюсь сам. Я вылечу себя сам от депрессии, от чувства вины оставшегося в живых, от посттравматического стресса, от всего остального, что доставляет мне боль… пожалуй, от всего перечисленного.

Через шесть недель после «Челленджера» NASA объявило, что на дне океана на глубине 25 метров найдены обломки кабины экипажа. А в ней – человеческие останки. Я надеялся, что их никогда не найдут, что кабину и экипаж при ударе о воду разнесло в пыль. Если бы дело касалось меня, я бы желал, чтобы все произошло именно так. Пусть Атлантика стала бы моей могилой. Но поскольку обломки были обнаружены, причем на малой глубине, у NASA не было иного варианта, кроме как поднять их на поверхность. В противном случае их в конце концов зацепили бы рыболовной сетью или на них наткнулись бы дайверы-любители.

Побывав в своей жизни не раз на месте гибели самолета, я подозревал, что останки в ужасном состоянии. Кабину оторвало от остальной части «Челленджера», и после падения с высоты 18 километров она врезалась в воду на скорости около 400 километров в час. На такой скорости Атлантика была столь же неподатлива, как твердая земля. Я не мог себе представить, что патологоанатомы смогут что-то узнать из останков. Точно так же я был уверен, что ничего имеющего отношения к трагедии не будет найдено на устройстве голосовой записи, даже если оно окажется в достаточно хорошем состоянии, чтобы с него можно было что-то считать. Фраза командира Дика Скоби «Принято, набор тяги»{60} была произнесена всего за пару секунд до разрушения, и в этой фразе не было ничего из ряда вон выходящего. Очевидно, он и остальные члены экипажа ничего не знали о проблеме. И ничего не могло быть записано после разрушения, так как голосовой регистратор лишился электропитания и в то же мгновение перестал работать. Впрочем, ему было бы нечего записывать. Я был по-прежнему убежден, что все погибли или по крайней мере потеряли сознание в тот момент, когда «Челленджер» развалился на куски.