27 января 1986 года я запрыгнул в T-38, как и все остальные члены экипажа 62-A, и мы полетели в Нью-Мексико для тренировки с аппаратурой в Лос-Аламосской национальной лаборатории. Хотя основным ее профилем было ядерное оружие, лаборатория занималась также пассивными военными космическими экспериментами, и некоторые из них должны были стать полезными грузами в нашем полете с Ванденберга.

Мы приземлились в Альбукерке и отправились на чартере в небольшой аэропорт Лос-Аламоса. Заселившись в мотель, я позвонил Джуди в гостиницу астронавтов в Центре Кеннеди, чтобы пожелать удачи в завтрашнем полете. Я также пошутил о черной полосе отсрочек, которые, казалось, преследуют ее. Второй старт Джуди уже дважды отменялся: один раз 25 января в связи с плохой погодой, а второй – на следующий день из-за проблемы с боковым люком корабля.

«Получается, что именно ты приносишь неудачу, и из-за тебя случились все наши отмены на "Дискавери"».

«Не думаю, Тарзан. Виноват Чита». Она была права в том, что касалось Стива Хаули, который умудрился набрать непревзойденное число посадок в корабль – девять – всего за два полета[148]. Джуди это предстояло лишь в шестой раз.

Я спросил ее, каковы перспективы на завтра. «Нормально, но обещают, что будет холодно – ниже нуля. Мы боимся, что замерзнет система шумоподавления».

«А всё эти шаттлы, из-за них погода меняется».

Она фыркнула.

Я не хотел говорить долго, зная, что ей, наверно, хочется послушать и других или позвонить им: «Я лишь хотел пожелать тебе удачи, Джей-Ар. Передай это от меня и остальным». Это были последние слова, которые я сказал ей.

«Спасибо, Тарзан. Встретимся в Хьюстоне». Это были последние слова, которые я услышал от нее.

Последняя надежда на спасение «Челленджера» осталась позади вечером того же дня. Когда инженеры фирмы Thiokol узнали, что в Центре Кеннеди прогнозируется очень холодная погода, они созвали специальную телеконференцию со своими коллегами в NASA и заявили, что старт необходимо отложить, пока не потеплеет. Их логика была проста: полет 51-C, начавшийся год назад при самой низкой температуре стыков секций ускорителей, всего +11 °C, сопровождался наиболее сильным прорывом газов через основное уплотнение среди всех пусков. Они подозревали, что низкая температура привела к затвердеванию вулканизированных кольцевых уплотнений и отрицательно сказалась на их способности закрывать стык. Поскольку во время запуска «Челленджера» ожидается температура стыков около –1 °C, завтра может произойти то же самое, говорили они. Инженеры рекомендовали отложить старт до тех пор, пока температура не поднимется хотя бы до +11 °C. Эта рекомендация была встречена резкой критикой. Один из представителей NASA ответил: «О боже, Thiokol, когда вы хотите, чтобы я его запустил, – в апреле?» Другой сказал, что рекомендация отложить старт «привела его в ужас». Они справедливо заметили, что прорывы наблюдались и при запусках в теплую погоду, а это позволяет думать, что корреляции между температурой и вероятностью отказа кольцевых уплотнений нет. Спор продолжался несколько часов, но в конечном итоге руководство Thiokol уступило давлению NASA и дало согласие на пуск с точки зрения годности ускорителей SRB. Золотому веку оставалось всего несколько часов.

Проснувшись 28 января, я включил телевизор, чтобы посмотреть, что происходит с «Челленджером». Отсчет к пуску 51-L шел с отставанием на два часа. У меня оказалось много времени для утренней пробежки, поэтому я надел спортивный костюм и вышел в прозрачные сумерки.

Немногие города в Америке столь чудесно расположены, как Лос-Аламос в штате Нью-Мексико. Он сидит на плече спящего вулкана на высоте 2200 метров над уровнем моря, и из него открывается божественный вид на долину Рио-Гранде и горы Сангре-де-Кристо к востоку. Город построен на многочисленных столовых горах, разделенных прекрасными мини-копиями Большого каньона. Почва представляет собой мягкий вулканический туф, и за многие тысячелетия эрозия обработала детали пейзажа, придав им странные и завораживающие формы.

Лос-Аламос – город, в котором отдыхают глаза, но страдают легкие. В его разреженном воздухе я не мог держать темп, в котором регулярно бегал на уровне моря, и мне пришлось перейти на более ленивую пробежку. Заря румянила небо на востоке, почти полная луна украшала западную часть неба. Я выбрал путь через лесок желтых сосен, в котором воздух был пропитан ароматом их иголок. Стадо муловых оленей, давно привыкших к людям, спокойно приняло мое появление.

Я бежал в течение получаса, а потом перешел на ходьбу, успокаиваясь и радуясь минутам полного удовлетворения. Я был в наилучшей физической форме. Я был астронавтом-ветераном. Мне предстоял второй полет, фантастический второй полет. Пожалуй, не более шести-семи миссий шаттла отделяло меня от полярной орбиты. Я мог легко представить себе «Дискавери» на стартовой площадке Ванденберга, тем более что на стене моего кабинета уже висел снимок «Энтерпрайз» на этой же площадке[149]. Несколькими месяцами ранее NASA доставило по воздуху эту орбитальную ступень на Ванденберг для приладки к стартовой площадке, и сделанные при этом снимки вертикально стоящего корабля на фоне холмов Калифорнии запечатлели его в том же виде, в каком скоро мы увидим «Дискавери»{57}. От этой картины моя душа взмывала к небу.

После душа и завтрака я встретился с остальными членами экипажа, и мы поехали в лабораторию, чтобы встретиться с научными руководителями наших полезных грузов. До старта «Челленджера» оставалось всего несколько минут, и мы отложили начало занятия, чтобы посмотреть его. Мы знали, что этот запуск, в отличие от других недавних стартов, будут показывать в прямом эфире из-за интереса публики к астронавту-учительнице Кристе Маколифф.