Гости так и покатились со смеху. Попугай же,допив шампанское, влетел в клетку и сел на жердочку. Но через пару минут свалилсяс нее, выставив вверх морщинистые лапки. Маруся зарыдала, решив, что птичкаскончалась. Однако уже через минуту стало ясно, что Коко спит мертвым сном. Ониздавал жуткие звуки. Ни до, ни после никто из нас не встречал больше храпящегопопугая.

К сожалению, Коко напивается каждый раз, когдапоявляется такая возможность. Как всякому алкоголику, ему совершенно все равно,что залить в глотку: коньяк, виски, вино или ликер. Мы сразу поняли, чтопопугай умеет не только пить из бокалов, но и открывать бутылки. Он умудряетсядлинным, острым клювом раскрошить пробку, потом сталкивает «Мартини» или«Наполеон» со стола на пол. Сколько раз мы сердились, обнаружив в гостиной наковре липкие лужи спиртного! Наверное, до сих пор обвиняли бы друг друга внеаккуратности, если бы накануне майских праздников Зайка не увидела, как Коко«вскрывает» ликер. Теперь, если хотим чуть-чуть расслабиться, не выпускаемпопугая из клетки. К тому же несчастное пернатое после возлияний страдает отпохмелья и охает совершенно по-человечески. Жаль его ужасно, но пить рассол илипринимать «Алказельцер» дурацкая птица отказывается наотрез.

– Аркадий оставил открытый пузырек скалендулой в ванной, – орала Маня, – как будто неясно, что следуетубирать за собой.

Девочка слетела вниз, потрясая маленькойбутылочкой, в которой совсем недавно хранилась сделанная на спирту настойка.

– Только не убивай брата, –попросила я.

– Что толку ругаться с этимнеряхой! – рявкнула Маруся, обладательница самой захламленной комнаты вдоме.

Она швырнула пустой пузырек на стол испросила:

– Чай будешь?

– Только что попила, – ответила я,влезая в куртку.

– Мусечка, – неожиданно заныладочь, – опять куда-то уезжаешь, а у меня отменили занятия в Ветеринарнойакадемии, думала вечерок посидеть с тобой дома.

И в самом деле большая редкость. У общительнойи любознательной Манюни после лицея, как правило, обширная программа. Попонедельникам, средам и пятницам – занятия в академии до десяти вечера, и домойдевочку привозит кто-нибудь из взрослых. Вторник и четверг – художественнаяшкола. Домой Маня заявляется около девяти вечера. В субботу и воскресенье –дополнительные занятия английским языком и театральная студия. В промежуткахнесчастный ребенок ухитряется делать уроки и играть с подружками. Их у неевсего две, зато обе верные и любимые: Оля Чалова и Саша Хейфец. Иногда ониночуют друг у друга и тогда не спят всю ночь, болтают и дерутся подушками.

Сегодня же в стройной системе бесконечнойучебы произошел сбой, и Манька маялась непривычным бездельем. Убедившись, чтодома я не останусь, Машка со вздохом сказала:

– Устрою день лени. Сначала залезу вванну, потом заползу в кровать с книжкой. Кажется, Зайка купила эклерчики сзаварным кремом.

При слове «эклерчики» Банди радостно погляделна нас и потрусил на кухню, Манька побежала за ним. Я вышла на улицу. Машкавполне ответственная девица и может ездить по городу без сопровождения. Новсе-таки одолевает легкое беспокойство, когда девочки долго нет дома. Сегодняже я уходила с абсолютно незамутненной душой, дочка у себя в спальне, лопаетпирожные, все в полном ажуре.

Благодушное настроение не покидало меня досамого приезда в Большой Козловский переулок. Не вызвал раздражения дажеводитель такси, грязноватого вида старикашка, без конца твердивший, что «прикоммунистах жили лучше». Под его причитания машина въехала в узенький переулок.

– Дальше нет проезда, – заявилшофер.

Дорогу загораживали две огромные пожарныемашины, по мостовой и тротуарам текли реки воды.

– Напьются, а потом пожарустраивают, – ворчал таксист, засовывая в «бардачок» деньги.

Я выскочила из машины и угодила прямо вогромную лужу. Кроссовки моментально захлебнулись холодной водой. Но мне былоне до этого. На месте окон Марининой квартиры зияли черные провалы. В воздухесильно пахло горелым, снег покрывали черные хлопья сажи. Кто-то схватил меня заруку. Рядом стояла знакомая паспортистка.

– Благодарите Бога, что не купили этуквартиру, – растерянно произнесла она, сжимая мою ладонь.

– Что случилось?

– Говорят, газ взорвался. Сначала мыуслышали сильный хлопок, и у половины подъезда стекла посыпались. Потомвспыхнуло пламя.

– А хозяйка?

Паспортистка пожала плечами:

– Разве останешься живой в таком аду?

Я поглядела на выгоревшую квартиру, выбитыестекла, кучи сажи, пепла и чего-то вонючего. Так вот о каком решении вопросаговорил Кирилл! Впервые за все время после смерти Лариски мне стало страшно.Даже жутко. Вначале расследование казалось детской игрой, этаким милым хобби.Сейчас стало ясно, что я подобралась к безжалостному убийце, не стесняющемуся всредствах для достижения цели. «Наплевать на все, – пронеслась в головездравая мысль, – не все ли равно, кто отравил Ларку? Уноси, Дашка, ноги,пока жива». Но тут двери подъезда распахнулись, и благоразумие покинуло меня.

На пороге появились санитары. На носилках подтолстым одеялом лежала женщина с абсолютно черным лицом. Она была еще жива,потому что врач держал над ней переносную капельницу. Из пластикового мешка попрозрачной трубке текло что-то желтое. Расталкивая зевак, я бросилась кмедикам. Доктор мрачно бросил:

– Только «Дорожного патруля» не хватало.

– Я не журналистка, а родственница.

Врач отмахнулся:

– Не про вас речь.

Я оглянулась, за спиной маячили двое в синихкуртках с переносными камерами в руках. В этот момент Марина пошевелилась, янаклонилась к ней, вернее, к тому, что от нее осталось. Женщина внезапнооткрыла глаза. Пронзительно яркие на фоне черной кожи, они смотрели в упор, немигая, потом закрылись.

– Стервятники, – бормотал доктор,уворачиваясь от корреспондентов.

Один из парней сунул под нос микрофон.

– Вы родственница?

– Без комментариев, – ответила я инырнула за носилками в «Скорую помощь».